— Больно? — спросила физиономия и потащила Ее во двор Аничкова дворца. — Я сейчас, сейчас. На скамеечку. Я тут знаю, я тут в шахматы играл, во дворце пионеров. Вот так, осторожненько, — бормотала физиономия.
Потом физиономия куда-то делась и появилась снова минут через пять с охапкой бинтов. Оказалось, бегала на ту сторону Невского в аптеку. Нога была упакована в бинты. Физиономия топталась рядом.
— Давайте я вас домой отведу, — сказала она и протянула круглую мягкую руку. — Василий. — И солидно откашлялась.
На следующий день они отправились на прогулку в Летний сад.
— Вы не бойтесь, мы ходить не будем, мы на скамеечке посидим, — заверил Ее бдительный Василий. — Я вас с другом своим познакомлю.
Когда друг поднялся Ей навстречу, Она вздрогнула и попятилась. Потом задрала голову и поглядела в небо. Друг маячил где-то на уровне верхушек деревьев. Василий суетился сбоку, пытался их познакомить, совал круглую мягкую ладонь то одному, то другому.
— Васька, — сказал друг глубоким басом. — Ты не в фокусе.
И Васька пропал.
На свадьбе Васька выступал в качестве свидетеля.
— Ты как думаешь, Васька с твоей или с моей стороны должен быть? — спросил Ее друг, теперь уже будущий муж.
— Пусть будет с твоей, — разрешила Она. — Он тебя лучше знает.
— А к тебе лучше относится, — сказал будущий муж.
Они хором помолчали, хором посмотрели друг на друга, хором открыли рот.
— Тогда с обеих! — сказали хором и хором засмеялись.
…Она отняла руку от Его губ, сдернула простыню и шлепнула Его по спине.
— Давай уже, подымайся!
И пошла на кухню.
— Охо-хо-нюшки-хо-хо! Концлагерь на дому! Никакой жалости к мыслящей единице! — жалостливо бормотал Он, плетясь сзади. Доплелся до ванны, распахнул дверь. В ванной на табуретке спал Васька-маленький.
Она рассеянно разливала чай. Из ванной доносились крики, визги, стоны, плеск воды и даже один весьма ощутимый удар. «Господи, что у них там происходит?» — подумала Она и уже двинулась в их сторону, но тут они сами выкатились Ей навстречу в мокрых трусах и шлепках зубной пасты на мордочках. Она стояла в дверях кухни и, улыбаясь, смотрела на них.
— Ты чего, мам? — спросил Васька-маленький. — Чего смеешься?
— Ничего я не смеюсь. Давайте пейте свои чаи-кофеи, натягивайте штаны и выметайтесь. У меня, между прочим, сегодня выходной, если кто не в курсе. Я, между прочим, от вас отдохнуть хочу. Все понятно?
— Все понятно! Есть выметаться! — Они взяли под козырек, выдули по чашке чаю и вымелись. А Она пошла застилать кровати.
В комнате Васьки-маленького был чудовищный кавардак. Она вытащила из постели рваный носок, два засохших комка жвачки, гаечный ключ, хоккейную шайбу, безухого плюшевого зайца и раздавленный киндер-сюрприз. Потом подобрала с пола грязные штаны, смахнула с письменного стола футбольный мяч и вытащила на свет божий учебник русского языка, засунутый за батарею. «Марь ивана — кошка драна!» — было написано поперек обложки с широким красным фломастерным размахом. Она бросила учебник на стол и наткнулась глазами на камень. Камень был удивительный. Море прорыло в нем множество ходов, лазеек и норок, спрятало в них ракушки и мелкие камушки, превратив серый кулак булыжника в пригоршню, полную сюрпризов. Ракушки высовывались на свет круглыми ребристыми любопытными боками, но ни одна из них за пятнадцать лет не выпала из своего гнезда. Она взяла камень в руки, потрясла его, и он отозвался легким шелестящим звуком. Ей всегда казалось, что там, внутри, ракушки разговаривают друг с другом. Они нашли его ночью на берегу моря в свой первый медовый месяц.
В их сухумском домике никогда ничего не менялось. Так они его и называли — «наш сухумский домик». Сколько лет они туда ездили? Пять? Шесть? Нет, точно пять. Все сто пятьдесят отпускных дней, проведенных в «нашем сухумском домике», слились в один душный день. И инжир был все тот же, и гладкоструганый стол под ним, и одеяла на дворе, и раскладушка, и светлячки, и странные цветы, и компания. Моисей Семеныч с супругой Клавой. Моисей Семеныч был жилистый, кривоногий и кривоносый еврей темно-коричневого цвета, а Клава — дебелая русская красавица, эдакая бело-розовая пастила. Когда Клава сидела на пляже под китайским зонтиком в своем крупноцветастом купальнике, востроглазые сухумские мужчины в черных костюмах, застегнутых на все пуговицы, крахмальных белых рубашках и галстуках толпились вокруг и цокали языками. Они специально приходили на пляж посмотреть на Клаву и цокать языками. Моисей Семеныч нервничал, суетился, отгонял их, как птиц, мелкими взмахами рук — «Кыш! кыш! поди! поди!» — и пытался укрыть Клаву полотенцем. Клава полотенце скидывала. Мужчины цокали. Моисей Семеныч хмуро собирал сумки и уводил Клаву домой. Клава плыла по саду под китайским зонтиком, и казалось, что это плывет по воздуху дикий огромный странный цветок ядовитого цвета, случайно спорхнувший со своего стебелька.