Я развернул лист. С левой стороны в столбик были написаны наши имена в алфавитном порядке: «Алена. Виктор. Григорий. Денис. Наталья. Ольга. Мое имя». Подле каждого имени стояла маленькая черточка. После черточки — полная строка точек, проставленных трудолюбивой Гришиной рукой.
— К сожалению, не знаю имен его коллег по кафедре, — сказал Гриша.
— Ну как же, — рассеянно отозвался я, вертя листок в руках. — Мосечкин. Луговая. Коровякин. Милочка, секретарша Коровякина. А что это вообще такое?
Я протянул листок ему обратно.
— Как что? Как что? — заверещал Гриша. — Подписной лист!
— ?
— Подписной лист, что тут непонятного? Каждый из нас подпишется на определенную сумму в пользу Жени и ее детей. Пустим по кругу. Потом пойдем к Нему на работу. Там должны войти в положение. Все-таки такой уважаемый человек, бесценный сотрудник, выдающийся…
— Ты что, совсем сбрендил?
Гриша подпрыгнул на месте. Он не ожидал от меня такой реакции.
— Сбрендил?.. — пролепетал он самым жалким образом.
— Во-первых, что это за чертова дохлятина? — Я потряс в воздухе подписным листом.
— Почему дохлятина?
— Потому что тебе не двести лет, пускать по кругу подписные листы. Считаешь, что мы должны помочь твоей драгоценной Жене, собери всех и скажи по-человечески.
Гриша надулся и забормотал что-то маловнятное. Из его бормотания я понял, что его обидела формулировка «твоя драгоценная». Он счел ее пренебрежительной по отношению к Жене и оттого оскорбляющей ее личное достоинство. Я продолжал:
— А во-вторых, каких детей ты имел в виду? Мы что, ее первого ребенка тоже должны содержать? Давай-ка, дружок, без множественного числа.
— И ты тоже! И ты тоже! А я-то думал!.. — возопил Гриша и закатил глаза.
Есть, однако, что-то божественное в том, как Гриша закатывает глаза и с придурочным видом тянет палец к моей новой навороченной люстре из магазина «Планета света. Бутик эксклюзивных светильников» за полторы штуки баксов — самое дешевое, что у них было. Я подошел к нему и опустил его палец вместе с рукой вниз.
— Почему «тоже»? Кто-то уже отказался? — спросил я.
— Никто не отказался, — буркнул Гриша. — Я к тебе первому пришел. Просто… просто никто меня не понимает!
Опаньки!
— «И молча гибнуть я должна», — машинально сказал я.
Гриша смертельно побледнел, сорвался с места и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
Я набрал Алену.
— Он нашелся, — сообщил я. — Бежит домой. Утверждает, что его никто не понимает. Прячь деньги. Он решил, что мы должны содержать Женю.
Алена чертыхнулась и отключилась.
Я ошибся. Ни в какой «домой» Гриша не побежал. Он побежал к Жене, потому что приближалось время купания ребенка, а ему еще надо было купить детское молоко, кисломолочную смесь и памперсы.
На следующий день мы опять собрались у меня. Женя тоже приехала. Она вошла в квартиру с кислым выражением лица, крутанула пару фуэте в коридоре (я боялся, что она будет задирать ногу и собьет мою навороченную люстру, но обошлось), буркнула себе под нос: «“Лебединое озеро”. Второй акт» — и уселась в кресло. Гриша шел за ней, толкая коляску с ребенком.
— Женечка, — ласково сказала Наталья. — Надо что-то решать с завтрашним днем. Было бы правильно, если бы мы собрались у тебя.
Предложение было построено с тонким расчетом. Во-первых, Наталья обращалась к Жене как к хозяйке ситуации. Она не то чтобы Жене льстила, вовсе нет, просто верно оценивала своеобразные особенности ее личности и проявляла себя как человек, умеющий работать с людьми. Во-вторых, слово «правильно» было подобрано с таким умыслом, чтобы не дать Жене возможности маневра. Правильно — значит правильно. По-другому и быть не может. Святая простота! Женя не купилась ни на первую уловку, ни на вторую. Она с большим недоумением смотрела на Наталью.
— Собраться у меня? — спросила она и покрутила прядку волос у щеки. — Зачем?
— Ну как же! Ну как же! Ну, Женечка! — запричитала Ольга, выскакивая на авансцену, и чуть-чуть — совсем чуть-чуть, легчайшим намеком, однако заметным пристальному наметанному глазу, — заломила руки (сцепленные пальцы, приподнятые кисти, как будто руки имели желание, но не имели душевных и физических сил достичь груди). — Ты, наверное, забыла, то есть не подумала, вернее, не посчитала, но завтра — ДЕВВВЯТЬ ДНЕЙ!
Слова «девввять дней» Ольга выговорила страшным шепотом, выкатив и без того довольно выпуклые глаза. Женя не шелохнулась. Она неподвижно сидела в кресле, задумчиво смотрела вдаль и крутила свою прядку. Мы стояли перед ней. Взрослые дяди и тети. И жадно глядели ей в рот. Ловили каждую гримаску. «Какого черта!» — подумал я, ушел в угол, сел на стул и закурил.