Я долго размышлял над тем, стоит ли мне говорить Наталье и Денису о своих подозрениях. Я имею в виду подозрения в том, что Женя — аферистка и Наш бывший друг не является отцом ее гипотетического ребенка. Не сказать — нехорошо. Сказать — тоже. Во-первых, я мог ошибаться. Чутье чутьем, но доказательств того, что Женя — воровка чужого отцовства, у меня не было никаких. Во-вторых, мне казалось, что моя честность в какой-то мере может стать тем самым пресловутым «свидетельством против детей», что своими откровениями я могу повредить их интересам. Вдруг Наталья с Денисом сильно возмутятся, закричат, затопают ножками, упадут в обморок и публично выведут Женю на чистую воду? В лучшем случае мне грозит один скандал (автор сценария и режиссер — Женя) и одна истерика (автор сценария и режиссер — Гриша). В худшем — я сам никогда себе этого не прощу и всю жизнь буду сомневаться: а вдруг я действительно ошибся и Женя — ангел с крылышками за спиной? А ее ребенок всю жизнь ютится на двух с половиной метрах не то в Химках, не то в Мытищах по моей вине?
И все-таки я решил быть честным. Рассказать Наталье с Денисом о своих сомнениях. Что же оказалось? Оказалось, я не знал своих друзей. Они не возмутились, не закричали, не затопали ножками, не упали в обморок и не ринулись выводить Женю на чистую воду. Денис выгнул бровь.
— Однако! — произнес он с уважением. Уважение было адресовано Жене.
Наталья пискнула и, спохватившись, тут же прихлопнула рот ладошкой. В ее глазах читался жгучий интерес.
— Точно знаешь? — быстро спросила она. — А кто отец? Они поженятся? Он будет прописываться в квартире? А как же Его двоюродные братья? Тоже будут претендовать? А Наш, как ты думаешь, знал о беременности? А может, она с Ним вообще не жила? Здорово она нас облапошила! А все-таки молодец! Далеко пойдет, если кто-нибудь такой же вовремя не остановит. А с Гришей она всерьез? Он уже ушел от Алены? А как Алена? Бесится? Да-а, понимаю, неприятно, неприятно. Надо бы ей позвонить, утешить подружку. Ты как считаешь?
Она сыпала вопросами, от нетерпения все повышая и повышая голос, и было в ее на невыносимой скорости бьющихся о мои барабанные перепонки словах что-то такое сальное, такое нечистое, прямо как загаженная плита в коммунальной кухне, что я на секунду зажмурился, хотя по-хорошему мне хотелось заткнуть нос.
— Не знаю, — медленно сказал я. — Ничего не знаю. Гриша просит нас помочь. Надо подтвердить, что мы видели, как Женя срезала прядь у Нашего друга. И, что самое неприятное, подписаться под этим.
Денис, разом поскучнев, издал неопределенный звук. Наталья сдулась. Подписываться под лажей, натурально, никто не хотел.
— Дети… — начал я и хотел было продолжить пламенной речью, мол, у нее, у Жени, в сущности, действительно больше ничего нет, она же у нас бесприданница, не считать же квартиру не то в Химках, не то в Мытищах вразумительным вложением в будущее. Но на ходу передумал и сменил тактику. — А я согласен! Согласен подписаться под чем угодно! — как можно радостнее выкрикнул я. — Такой спектакль пропустить — да я век себе этого не прощу! Это же… это же… шоу! Это же такие нравы! Такой паноптикум! Эта Женя, она же… она же фрукт, вот она кто! Где еще увидишь такие… — я судорожно подбирал слова, — такие моральные извращения?! Представляете, если выяснится, что она сама не знает, кто отец? Может, у нее этих отцов дюжина!