— Сомнительную! — еще громче заорала Женя и шарахнула кулаком по столу. — Ах сомнительную! Это ваш драгоценный приятель был сомнительным! Сомнительным удовольствием! Теперь Он благополучно отправился на тот свет, а я отдувайся! А вы… вы… пошли вы все вон! Слышите — вон!
— Может, это ты пойдешь вон? — ласково спросил я. — Все-таки это моя квартира.
Женя захлопнула пасть и перестала дышать. Гриша смотрел на меня с изумлением. Он был потрясен: да как же я решился поднять руку (точнее, голос) на святое? Наталья, вытянув шею, с жадным любопытством в упор уставилась на Женю. Денис сидел отвернувшись, словно боялся запачкаться. Наконец Гриша очнулся.
— Да что же это… Да как же… — забормотал он. — Женечка, Женечка… Только не волнуйся. Тебе вредно, Женечка. Ну ребята, ну давайте… давайте поговорим нормально, ребя-а-ата! — И он тихонько завыл.
Женя глубоко вздохнула. Щеки опали. Рот вернулся на исходную позицию.
— Мне надо прописаться в квартире, — произнесла она почти нормальным голосом. — А то правда упущу.
— Это невозможно, — мягко сказал я. Мне уже было стыдно за вспышку гадливости по отношению к Жене.
— А если… — задумчиво произнесла Наталья, и все разом повернулись к ней. — А если тебе сначала выписаться из Мытищ… вернее, Химок… ну, ты понимаешь. Ведь просто так никого не выписывают. Надо обязательно указать адрес, куда будешь переезжать. Вот, укажешь здешний адрес, выпишешься, а потом… потом… — Наталью застопорило. Она явно не знала, что делать потом, и торопливо закончила: — А потом быстренько впишешься сюда, а иначе станешь бомжом, а бомжом тебе быть не разрешат, потому что ты беременная женщина с ребенком.
Она шумно выдохнула и обвела нас горделивым взглядом. «Давайте, восхищайтесь, здорово я придумала? А то сидите тут как три барана».
А я и не знал, что она такая дура. Только я открыл было рот, чтобы сказать, мол, чё ты мелешь, Наталья, чё ты мелешь, как ее впишут, если она на эту квартиру никаких прав не имеет? Будь она трижды заслуженный бомж Советского Союза и одновременно мать-героиня. Кого это еб… прости, волнует? Но Женя меня опередила.
— А свою квартиру я что, государству отдам? — спросила она с набитым ртом. Она уже успела отрезать ломоть хлеба, намазать маслом, завалить сверху клубничным джемом и откусить здоровенный кусман.
— Почему государству? — живенько откликнулась Наталья. — Папу туда пропиши.
— Папу? — Женя на мгновение перестала жевать. Изо рта выпал и повис на губе кусочек хлеба с вареньем, и Женя запихнула его обратно в рот указательным пальцем.
— Ну да, папу.
— У меня нет папы, — спокойно произнесла Женя, слизывая с пальцев джем. — Я детдомовская.
Немая сцена.
Самое интересное — наблюдать за реакцией людей на неожиданное известие. Сразу становится понятно, кто есть кто. Против натуры-то не попрешь, а в редкие мгновения крайнего изумления, когда человек не контролирует себя, она проявляется особенно ярко и страстно. Но в данном случае я мог гордиться собой: ничего новенького о своих друзьях я не узнал, лениво наблюдая за ними сквозь дымок сигареты. «Молодец, — говорил я себе. — Хорошо ты их изучил. Хороший психолог. Пятерка по труду». Итак, реакция. У Натальи на секунду отвисла челюсть, и тут же на лице появилось такое выражение, будто она нашла золотоносную жилу. И ее собственные жилы на висках вздулись. Шея напряглась. Глаза пожирали Женю. Она готова была броситься в этот сундук с кладом и захлебнуться в драгоценных россыпях Жениной клубнички, запихнуть ее в рот, заглотнуть, не разжевывая, не разбирая, где эти забродившие ягодки подпорчены гнильцой, давясь и снова запихивая и запихивая их в рот полными горстями. Денис едва заметно вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Теперь он разглядывал Женю с чисто научным интересом. Во взгляде его читалось: «Ну-ну, интересный экземпляр. Не то чтобы редкий, но любопытный. Жаль, нет с собой микроскопа». Женя была для него червяком. Для него имело значение, как она свивает и развивает свои кольца, чем питается и как переваривает пищу, что будет, если разрубить ее пополам. Он рассматривал ее как представителя вида. Его занимало типичное, а не личное. Сама Женя была ему, разумеется, абсолютно безразлична. Гриша подобострастно подхихикивал рядом с Женей. Понятно — о том, что папа не папа, он знал давно.
Наконец Наталья подала голос.
— А как же этот… с клетчатым животом… из «Москонцерта», — пролепетала она голосом, в котором удивление еще боролось с любопытством, как здоровые клетки из последних тощих сил борются в организме с больными.