Алена — нет, не она, женщина-бабочка — наблюдала за персонажами как бы сверху. Люди то укрупнялись, то уменьшались в зависимости от того, спускалась она к ним или поднималась над ними. Жизнь проходила перед ней в масштабе. Она видела ее как карту — в целом, — но именно это лишало ее возможности замечать детали. То есть то единственное, что доставляет радость. Она же видела лишь червячков на земном шарике, а это радости не доставляет. Иногда червячки увеличивались в размерах, и она могла даже — если сильно напрячь зрение — разглядеть, что у них есть ручки, ножки и лица. Но выражения лиц не различала, и их черты казались ей одинаковыми. Вот одна из ее фантазий: какой-то крошечный «червячок» копошился, суетился, стирая крошки со своего крошечного столика в своем крошечном домике, и сразу тысячи таких же «червячков» начинали как один копошиться, суетиться, стирать крошки со своих крошечных одинаковых столиков. В этом взгляде на мир была боль — боль от ненадежности, хрупкости, бессмысленности, мелочности. А женщина-бабочка все порхала и порхала, и с ней происходили какие-то воздушные невероятные вещи, совсем непохожие на те, что происходили с «червячками». Но ведь именно это и отличает бабочек от червячков.
Я сказал, что Алена написала рассказ, но это не так. Под словом «рассказ» я имел в виду повествование. Это был, скорее, маленький роман или большая повесть. Я читал его весь день, и только когда стемнело, понял, что наступил вечер. Я поспешно запихнул в себя какой-то бутерброд, выпил чаю и снова сел к компьютеру. В полночь я оторвался от экрана и набрал Алену. Я не знал, что ей скажу. Но мне некогда было готовить речи. Просто хотелось скорее услышать ее голос. Она взяла трубку сразу, и я понял, что она ждала моего звонка, может быть, даже весь день просидела у телефона.
— Алена, — выдохнул я. — Алена…
Она все поняла.
— Спасибо, — сказала она.
Мы немножко помолчали и одновременно повесили трубки.
И все же: почему она дала роман именно мне? Она никогда меня не выделяла, почти не замечала. А может быть, это я сам хотел, чтобы не замечала? Может быть, это я сам боялся быть замеченным?
XV
В середине июля Женя сняла дачу. Глупее этого поступка трудно было что-нибудь себе представить. Но это же Женя. Я давно понял, что в ее голове маленькие серые клеточки чья-то божественная, но коварная рука при рождении заменила на горсть разноцветных стекляшек. Эксперимент такой. Что будет, если у человека в башке — детский калейдоскоп? Потрясет головой — все смешается в кашу. Повернется направо — такой рисунок. Повернется налево — эдакий. Результат непредсказуем. Количество вариантов стремится к бесконечности.
Так вот, дача. Сначала она заслала Гришу к Денису с Натальей. У них была огромная дача километрах в сорока от Москвы. Генеральская. Тридцать соток — одни сосны. Дом старый, пятидесятых годов, деревянный, двухэтажный, весь в верандах. Кусты сирени. Между прочим, все удобства, сочиненные Денисом уже в новые времена. Дача досталась ему и его старшей сестре Ритке от отца, который занимал большую должность не то в Минобороны, не то в ГРУ, не то в КГБ. На даче Денис не жил. Ритка почему-то тоже, хотя у нее было двое детей-обалдуев. Иногда мы выезжали туда на шашлыки и дружно мечтали о том, что как-нибудь обязательно проведем там недельки две вместе, валяясь под соснами. Ни разу не случилось. Так вот, Женя послала Гришу к Денису и Наталье выклянчивать разрешение пожить на даче до осени. Она-то, понятно, не сомневалась в том, что разрешение будет дано тут же и чуть ли не с благодарностью за оказанное доверие. Но обломалась. Денис с Натальей Гришу, мягко говоря, послали. Даже не снизошли до аргументации. Женя повизжала, ножками об пол побила, ручками помахала, Гришу назвала несколькими словами, приводить которые здесь мне бы не хотелось, и перешла к новой идее. Снять дачу.
Всем известно, что дачи сейчас сдаются на пять месяцев — с мая по сентябрь. Оплата аккордная. Сумма, мягко говоря, охренительная. Но Женя уперлась: ребенку нужен воздух и парное молочко от буренки. Ей, как будущей мамаше, тоже полагается пол-литра в день. Хотела скромненько обосноваться, к примеру, в Жуковке. Ну ладно, не в Жуковке, так хотя бы в Кратово или на худой конец в Малеевке. Долго мусолила нам мозги, мол, дальше Кратова не поедет, потому что не желает хоронить себя в глуши. Ей требуется культурный аспект бытия. Типа пристанционный кинотеатр, переделанный из бывшего сельпо. «Женя, в какой глуши? Какой аспект? Опомнись, девочка! Оставайся в Москве, никто тебя не неволит. Не хочешь — подвинь слегка свои амбиции, в конце концов, жить тебе в глуши месяца полтора максимум, до первого дождя».