А надо сказать, что за время своей краткой речи папа роскошно сервировал стол. Нарезал аккуратными кружочками и выложил на разноцветные тарелочки все, что нашел в холодильнике. Сверху украсил ломтиками лимона и веточками петрушки. Сложил в глубокую керамическую миску маринованные огурцы и помидоры. Засунул в высокий стакан салфетки. Разложил вилки, ножи. Отдельно — ложечку для маслин. Бокалы хрустальные поставил. Налил в них пиво. Молодец.
— A-а! Так вы ко мне обедать пришли? — догадался я.
— Истинно так! — воскликнул папа. — Приступим?
— Простите, но… м-м-м… — Я не знал, как спросить папу, какого черта он ко мне приперся, не задев чувств человека, который многих пережил и многих, видимо, еще переживет. — Простите, но я вас не ждал.
— Меня никто не ждет, — резонно заметил папа и наколол на вилку кусок малосольной семги. — Я сам прихожу. Это моя особенность. Изюминка характера. Вот завтра собираюсь навестить Наташеньку с Дениской. А потом и к Аленушке загляну.
— С Дениской? — изумился я и даже закашлялся от эдакого нахальства.
— Ну да, — безмятежно произнес папа. — Вы не составите мне компанию?
— Еще раз простите, но на каком… м-м-м… основании вы ходите к нам обедать?
— На основании родственных связей.
— Родственных связей?! Но каких?!
— То есть как это каких? — изумился папа. — Я же папа вашей лучшей подруги! Бедная Женечка! Если бы она знала, что приходится претерпевать ее папе, какие унижения выносить, какие инсинуации выслушивать, когда его любимая доченька находится на чужбине!
— Господи, папа, на какой чужбине! Она в деревне с ребенком, вы прекрасно это знаете! И потом, папа, вы же не папа!
— Не папа, — согласился папа. — Но кушать все равно хочется.
Я захохотал. Бесшабашная, безбашенная наглость папы мне понравилась. Он взял меня голыми руками, даже не подозревая о том, что только что походя выиграл бой. Люблю людей без комплексов. В них столько детского, что хочется покачать их на руках и усыновить.
Мы с папой основательно пообедали. Папа особенно налегал на пиво. Пришла моя девушка, сварила нам кофе, и папа, разомлев, решил остаться на весь вечер. Вечер прошел изумительно. Папа ни на секунду не закрывал рта. Он рассказывал нам байки из своей гастрольной жизни. Плавно поводил руками, вскрикивал, закатывал глаза, разражался сатанинским хохотом, пытался укусить себя за локоть. Укрыться от его красноречия не представлялось возможным, так как я, не рассчитывая на то, что меня будет навещать папа, в свое время сломал в доме все перегородки. В конце концов папа облил коньяком свой великолепный красно-зеленый жилет и заснул в кресле. Девушка, с трудом удержавшись, чтобы не плюнуть мне в рожу, ушла домой, а я пошел звонить Грише. Я хотел дать ему хорошего пинка, чтобы он прекратил это безобразие. Вернее, чтобы Женя прекратила. Что это за дела — шляться по домам и нахлебничать! Пусть забирает своего самозваного папу в деревню! Или пусть приезжает и делает ему внушение!
Трубку взяла Алена.
— А-а, — равнодушно протянула она, выслушав мой рассказ, полный страсти и огня. — Понятно. А Гриши нет. Он в деревне, у Жени.
Черт! Как же я не подумал-то, что он дома совсем не бывает?! Алена помолчала.
— Послушай, это надо прекратить, — наконец произнесла она. — Если он хочет жить с ней, пусть скажет. Я не буду возражать, ты же знаешь. Может быть, я даже буду рада. Но сейчас… Почему-то неприятно чувствовать себя полной дурой, которая якобы не понимает, что за мышиная возня вокруг нее творится. Я хочу поехать в эту сучью деревню к этой сучьей Жене, которая так стремилась плакать на похоронах, что организовала себе чужие слезы, поехать и поставить все точки над i. Ты меня отвезешь?
— Отвезу, — сказал я. — Только не раньше субботы. До субботы не получится. Полный завал. А может, он до субботы сам появится?