– Если она была красивая, порядочная и с хорошим характером, то почему никто не пытался за ней ухлёстывать? – Спросил я домоправительницу, которая выглядела разумной женщиной.
– Сама над этим думала, – ответила та. – Поскольку так уж оно есть, что мужчины бывают двух видов. Одни, как хищники, только и хотят выследить нас, невинных, и поохотиться, другие же, якобы, хотят жениться и приходят с ласковыми словами и жениховскими подарками...
– А её не трогали ни те, ни другие, – продолжил я.
– Вот именно, – подтвердила она и сцепила на коленях пухлые руки. – Что-то в ней было такое, что держало их подальше, – медленно проговорила она, словно удивляясь собственным словам. – Потому что те, кто искал греховных развлечений, знали, что это девушка не из таких, а те, кто хотел бы повести её к алтарю, не получали поощрения. При такой-то красоте и вот так...
Я с пониманием покивал головой, ибо сам когда-то знавал девушку, одну из пяти сестёр, которая в порыве откровенности сказала мне: «Что из того, что я красива и сообразительна, если мужчины боятся, что я для них слишком хороша, что я их отвергну...». Вот так ад для красивых и умных женщин является одновременно мечтой для глупых и некрасивых. И как тут угодить людям?
На дворе у маркграфини я неожиданно наткнулся на мастера Альберта. Он сидел в людской, смеющийся, потный и почти мертвецки пьяный. Запинаясь, рассказывал какой-то анекдотец и сам хихикал в местах, которые казались ему наиболее забавными. Кроме того, он усиленно пытался пощипывать одну светловолосую девчонку, а та с визгом убегала, но, кажется, была не слишком возмущена этими заигрываниями.
– И вот за это вот платит госпожа маркграфиня, – прошипел за моим плечом Легхорн. – Стыд! И вам должно быть стыдно, что такой глупец и пьяница ваш товарищ.
– Точнее говоря, мой начальник, – ответил я. – Так что, как вы понимаете, в связи с этим я настоятельно протестую против высказанной вами клеветы.
– Да протестуйте себе, протестуйте, – буркнул он пренебрежительно, особенно потому, что должен был услышать, что мой тон не был слишком строг. – Скажите лучше: вы что-нибудь узнали?
– Собираем информацию, – ответил я осторожно.
Он нахмурил брови.
– Госпожа маркграфиня не будет удовлетворена таким ответом.
– Господин Легхорн, мы ведь работаем над этим делом только второй день, – сказал я примирительно. – Мы не чудотворцы, и вы не можете ожидать от нас немедленного результата. Бывают расследования, которые тянутся неделями, месяцами, а то и годами, прежде чем достигнут удовлетворительного финала. Или даже никогда его не достигают...
Он посмотрел на меня строгим взглядом, потом привычным жестом пригладил свои длинные волосы, всё время глядя на меня исподлобья.
– Знаете, инквизитор, для вашего же блага советую вам, чтобы вы не вздумали использовать подобный аргумент, если когда-нибудь будете иметь счастье говорить с маркграфиней. Гарантирую, что вы не захотите увидеть её в припадке ярости.
Я подумал, что его слова, определённо, не лишены правоты, и потому кивнул.
– Я последую вашему любезному совету.
Через три дня после убийства Елизаветы Хольц был найден следующий труп. Ещё одна девушка. И так же, как и в случае Елизаветы, убийца оставил после себя расчленённое тело, забрызганные кровью стены и цепочку кишок, разложенную на полу.
– А может, это всё же какие-нибудь сектанты? – Задумался Кнотте.
Он приволокся на место преступления только через несколько часов после меня, поскольку отсыпался после весёлой ночи. На рассвете я слышал, как он ввалился в корчму, что, впрочем, неудивительно, ибо его должны были слышать, наверное, все жители квартала. Теперь он стоял, тупо уставившись на останки девушки.
– Может, убивая, он приносит жертвы тёмным богам? Может, забирает... – Он с усилием прищёлкнул пальцами. – Точно, Морди, ты должен был выяснить, не забирает ли он какие-нибудь части тела. Так что там насчёт этого?
– Нет, мастер. Насколько я смог понять, ничего не пропало.
Он поморщился, поскольку мой ответ, видимо, не подходил к теории, только что возникшей в его голове.
– Ничего? Глаза? Сердце? Печень? Может, он отрезал и забрал конечности?