По размышлении я согласился.
– Кто знает, может быть, всё так, как вы говорите. В любом случае, должен признать, что у вас есть голова на плечах, господин Григ.
– Надеюсь, вы меня не выдадите, а?
– Господин Григ, меня не волнуют никакие споры и распри, пока они не угрожают святой вере. Это ваша совесть, и вы сами рассчитаетесь с Господом за свои поступки.
Он с облегчением вздохнул, ибо как и большинство преступников предпочёл неспешный Суд Божий немедленному осуждению человеческим судом. А я думаю, ему было бы не до шуток, если бы дело вышло наружу, поскольку Шуман и монахи сделали бы всё, чтобы ему не сошло с рук преступление против их людей.
– Только постарайтесь сегодня не добавлять крови к той, что уже есть у вас на руках, – сказал я сварливым тоном. – Если, конечно, это не будет абсолютно необходимо, – добавил я после минутного размышления.
Думаю, хорошо, что я предупредил Грига, что не желаю никакой незапланированной агрессии, а он проинформировал об этом своих людей. Ибо стражники Шумана поначалу пытались сопротивляться, и только моё строгое напоминание, что я действую от имени Инквизиториума, и подавляющее превосходство людей Грига привели к тому, что дело не дошло до кровопролития, а закончилось незначительной потасовкой.
Кому-то расквасили нос, кто-то стонал после пинка в живот, кто-то получил камнем по голове, и на этом, в принципе, драка и закончилась. С дверью в винном погребе мы должны были справиться сами, потому что люди Шумана утверждали, что не имеют ключа, и я был склонен им в этом поверить. А поскольку эти двери были сделаны очень прочно, из толстого дерева, усиленного железными полосами, то нам пришлось наскоро соорудить что-то вроде маленького тарана, но и тогда парни Грига немало повозились, прежде чем ворота пали.
– Мастер Шуман с вас шкуру сдерёт, если вы туда войдёте, – мрачно заметил здоровяк, который был здесь командиром. – Да и с нас, за то, что мы вам позволили, – добавил он через некоторое время ещё более угрюмым тоном.
– Вы капитулировали только перед лицом угрозы обвинения в ереси, – сказал я громко. – Вам ничего не грозит, а, наоборот, вы заслужили похвалу, что неразумным сопротивлением не спровоцировали гнев Святого Официума.
Силач посмотрел на меня с явной задумчивостью, словно пытаясь понять, что только что услышал.
– И что это значит? – Спросил он наконец.
– Это значит, что если бы вы нас не впустили, то предстали бы перед судом Инквизиториума! И были бы пытаны, а потом сожжены, – объяснил я словами, которые имели больше шансов быть понятыми.
– А... ага... Так мы правильно поступили?
– Очень правильно. А теперь посидите тихонько во дворе, поиграйте в кости или в карты, или спойте весёлую песенку, пока мы не закончим внутри. Понятно?
– Понятно, – кивнул он.
Внутрь я решил войти только с Григом и Хаутером, поскольку не знал, что найду на складе, и не найду ли я там того, о чём не всем положено знать. Мы взяли с собой лампы, но в первой комнате на полу стоял большой подсвечник на пятнадцать больших свечей толщиной почти с мужское предплечье.
Мы зажгли их, и внутри стало светло, как днём. Ну, может, светло, как в пасмурный день, потому что комната была большая, тем не менее, достаточно, чтобы разобраться во всех деталях. Мы осмотрели первую комнату, затем ещё две, но не нашли ничего, кроме мебели, кучи безобидных книг (как я заметил, пара из них находилось на церковном индексе, но из моральных соображений, а не религиозных), несколько бутылок вина и плотницкий стол с набором инструментов. Мы спустились в подвалы, но и там не было ничего, кроме камней, сырости и старых бочек.
– Ну и где твоё колдовство, паршивец? – Обратился я к Юргену.
– Я ничего не знаю. – Сжался он. – Говорили, что Шуман здесь страшными вещами занимается.
– Конечно. Сидит в кресле, читает «Триста ночей султана Алифа» и пьёт вино. Аж кровь в жилах стынет от такой жути.
Я заметил, что Григ с интересом разглядывает книгу, о которой я только что говорил.
– Вы знаете латынь, господин Григ?
– Нет, но здесь такие картинки, Господи Иисусе Наисуровейший, – простонал он с покрасневшими щеками.
И в самом деле, это издание знаменитой книги, повествующей о занимательных перипетиях жизни султана и его гарема, было украшено прекрасными цветными иллюстрациями, которые почти идеально передавали анатомические детали человеческого тела. И тела эти, в основном, были изображены в позициях, которые трудно было себе представить простодушным натурам, для которых суть любовных игр сводилась к лежанию на девушке и нескольким движениям задницей.
– Вы только посмотрите! А так вообще возможно? – Григ взял том в обе руки и перевернул вверх ногами. – Ну-ка, ну-ка, как вообще на это смотреть?
– Господин Григ, – сказал я резким тоном, – вы не забыли, зачем мы сюда пришли?
– А, да, да, – промычал он. – Сейчас-сейчас...
Ему было трудно оторваться от книги, так что я почти силой вытащил её из его рук и положил на стол. Потом обернулся.
– Юрген! – Я схватил доносчика за воротник. – Я думаю, пора отдать тебя тонгам. Пусть ребята делают с тобой всё, что им в голову взбредёт.
Хаутер с грохотом упал на колени и обнял меня за голени, словно я был для него спасительной доской в бушующем море. Впрочем, похоже, именно так оно и было...
– Я вас умоляю, не убивайте меня! Не берите мою жизнь на свою совесть!
– О своей совести я сам побеспокоюсь, – сказал я.
Я пытался освободить ноги, но бездельник держал меня так крепко, что мне пришлось бы неслабо пнуть его, чтобы освободиться.
– Гвозди и тернии! Раны Христовы! Пощадите!
Григ наблюдал за этой сценой с явным весельем. Я веселился гораздо меньше, и отнюдь не из-за обездвиживающих объятий Хаутера. Я думал лишь о том, что вылазка на винодельню не принесла мне ничего, кроме стыда. И этот стыд мне придётся проглотить в присутствии Шумана. Да и де Вриус, конечно, не оставит на мне сухой нитки. Речь, конечно, шла не обо мне, ибо инквизитора не так легко задеть издёвкой или насмешкой. Я думал только и единственно о добром имени Святого Официума и о том, что своими ошибками я поставлю его под угрозу.
Выходило, что Шуман попросту любил в одиночестве наслаждаться вином и листать пошлые книги. Что ж, люди имеют разные привычки. Одни не заснут, пока не выпьют чашку горячего отвара, другим помогают уснуть стоны пытаемых узников (так, например, рассказывали о знаменитом кардинале Бельдарии, называемом Дьяволом из Гомоло, который истязаемых людей называл своими лучшими певцами). Сколько людей, столько и вкусов.
– Отпусти меня, Юрген. Отпусти, чёрт тебя побери! – Я сильно рванулся, и мне удалось отскочить, прежде чем Хаутер успел снова в меня вцепиться. – Чего ты хочешь, бездельник?
– Выведите меня из Христиании, господин! Здесь я сдохну как пёс.
В принципе, я должен был сказать ему, что раз уж он сам попал в историю, то сам должен и выпутываться из неё. Тем более что его сведения оказались дерьмом собачьим. Но, не знаю почему, мне стало жаль этого подонка. Действительно сложно сказать, почему его ужас и отчаяние подтолкнули меня к действию.
– Вставай уже, – буркнул я. – Я помогу тебе покинуть этот чёртов город.
– Вы не обманываете меня? Клянётесь?
– Не испытывай моё терпение, Хаутер! Слово инквизитора не пустой звук.
– Хороший вы человек. – Юрген поднялся. – А раз вы хороший человек и выполняете свои обещания, и даже больше, чем выполняете, то и я сделаю вам что-то хорошее, потому что теперь уже верю, что вы меня не предадите.
– Что, из задницы нас вытащишь? – Мрачно пошутил Григ, который тоже был разочарован результатами нашей инспекции.
– В подвале есть потайной проход. Я не знаю, куда он ведёт, и не знаю где он, но он есть, и можете убить меня, если это не так.
– Что ты несёшь? – Григ сделал два шага, так что оказался лицом к лицу с Хаутером. – Два месяца назад мы простучали каждую стену, да и теперь мастер инквизитор всё внимательно осмотрел.