– Удивительно, но когда я слышу, что ты говоришь, то прихожу к выводу, что ты поступил честно не только по отношению к Богу и Церкви, но и к архиепископу, монахам, городскому совету и даже тонгам. Не говоря уже о твоей собственной совести. И ты ещё при оказии заработал на взятках...
Он снова рассмеялся.
– В точку, Мордимер! Но подумайте также и о том, что я поступил честно по отношению к тебе. Ты получишь гонорар, который тебе обещал де Вриус, поскольку ты добился того, что Шуман исчезнет из Христиании. В докладе Его Преосвященству я не премину подчеркнуть твои заслуги, а также попрошу епископа, чтобы он отправил письмо твоему непосредственному руководителю.
Я покачал головой в знак того, что это не нужно, но не знал, заметил ли он этот жест.
– Тонги хотели спокойствия и как огня боялись того, что мы начнём в Христиании масштабное инквизиторское расследование. И они получат это спокойствие, поскольку никакого расследования не будет. Может, не все, кто останется в Христиании, и не все, кто её покинет, будут полностью довольны решениями, принятыми твоим покорным слугой, – продолжил он. – Тем не менее, все они будут прекрасно отдавать себе отчёт в том, что дело могло продвигаться и закончиться гораздо хуже. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Не так ли, Мордимер?
И он был прав. Дела могли сложиться гораздо хуже. В том числе и для меня, о чём Тофлер предпочёл умолчать. Ведь я волей-неволей почти объявил войну одному из самых могущественных орденов в Империи, и только от интерпретации зависело, будет ли это поставлено мне в заслугу или в вину. Я задумался, не раскрыть ли Тофлеру подробности моего разговора с представителем тонгов. Наконец я решил, что, возможно, будет лучше, если высокий представитель Святого Официума будет знать о сделанном мне предложении.
– Я хотел бы тебе кое в чём признаться, Максимилиан, если ты захочешь меня выслушать.
– Говори смело, Мордимер.
– Однажды вечером ко мне пришёл посланник тонгов. Он предложил...
– ...обеспечить тебе должность начальника отделения Инквизиториума в Христиании в обмен на благосклонность и бездействие.
Я вытаращил глаза, а Тофлер засмеялся, видя мою физиономию.
– Ты знаешь, что некоторые говорят о тонгах, Мордимер?
– Что они знают даже о том, что крыса пёрнула в доках?
– Вот именно! Вижу, ты знаешь. И очень хорошо. Только мы знаем, что крыса пёрнет, раньше, чем ей самой этого захочется.
– Ха! – Отозвался я на его высказывание лишь одним этим словом, ибо больше тут нечего было добавить.
– Но я ценю, что ты поделился со мной этой информацией, – уже серьёзным тоном сказал Тофлер.
Я кивнул, и у меня прошёл мороз по коже при мысли, что я мог оказаться настолько глуп, чтобы принять это предложение тонгов. Мало того, что это обещание было вилами на воде писано, так вдобавок обо всём знал Святой Официум! Так что я в очередной раз убедился, что лучшей путеводной звездой в жизни является чувство приличия, а единственной книгой, правила которой необходимо соблюдать, является внутренний моральный кодекс. Да, я мог гордиться собой, как человек, который имел столь же высокие требования по отношению к самому себе, как и по отношению к другим.
– Да, ты хорошо поступил, очень хорошо. – Он покачал головой. – С тонгами нужна осторожность...
– Я получил это от них. – Я вытащил из кармана медальон в виде золотого яблока.
– О, и у меня такой же, – обрадовался он. – Ты уже воспользовался их гостеприимством?
– Нет, и не собираюсь...
– В таком случае, отправимся туда вместе, – решил он, не слушая, что я хочу сказать. – И таким весьма приятным способом, надеюсь, закончим наше пребывание в Христиании.
– Но...
– Завтра вечером. Я зайду за тобой. Подготовь, пожалуйста, подробный письменный отчёт о событиях, которым ты был свидетелем, и заодно я заберу у тебя эту подделку. А теперь прости, Мордимер, у меня есть ещё кое-какие дела, которые я должен обсудить с уважаемыми братьями, – он вздохнул. – Чтобы они убедились, что их деньги потрачены не совсем впустую.
– Ещё пару слов, Максимилиан.
– Прошу.
Он, однако, был хорошо воспитанным человеком, ибо ни жестом, ни тоном голоса не дал понять, что я должен последовать его вежливой просьбе и не отнимать у него больше времени.
– Можешь ли ты сказать мне, что мне делать с Метзингером, которого я пока велел держать под стражей у де Вриуса?
– Делай с ним что хочешь, – ответил он, и я видел, что его совершенно не волнует судьба помощника Шумана.
– Это значит, я могу его отпустить?
– Я думаю, что дал тебе ясный ответ, Мордимер. А сейчас, действительно, извини.
Я не без труда подавил гнев, хотя его слова не могли мне понравиться. Однако я изобразил на лице вежливую улыбку.
– Конечно. До свидания, Максимилиан.
Он кивнул мне головой, но я видел, что он занят своими мыслями. Наверное, задавался вопросом, собрал ли он уже в Христиании достаточно обильный урожай, или есть возможность обобрать кого-то ещё. Когда я уходил, то подумал, что действительно хорошо быть инквизитором из Хез-Хезрона. Мир тогда, можно смело сказать, лежит у твоих ног.
Тофлер был настолько вежливым человеком, что когда он прибыл в трактир, в котором я снимал комнату, он не появился неожиданно у меня на пороге, а послал трактирщика, чтобы тот предупредил о его прибытии. Впрочем, я уже ждал его в течение некоторого времени, и потому мне не потребовалось много времени, чтобы собраться и спуститься вниз.
– Очень забавный этот твой корчмарь, – сказал Тофлер, когда меня увидел. – Хотя и не завидую его жизни. – Он покачал головой и сделал участливую мину.
– Это ещё почему? Таверна, как говорят, одна из лучших в Христиании.
– Может, даже лучшая, но дело не в этом. Ты же знаешь, почему его называют Пятачком?
– И что с того? Прозвище как прозвище, я слышал и хуже.
– Так ты не знаешь почему? Ты живёшь здесь столько дней и не узнал?
Я удивился.
– Максимилиан, во имя гнева Господня, какое мне дело до того, как клиенты называют трактирщика?
– Когда узнаёшь людей, тогда и мир, в котором живёшь, становится более понятным, – ответил Тофлер. – Да, но дело не в этом, представь себе, что твой дорогой хозяин давным-давно, в молодости, слишком сильно напился, и решил, что за неимением второй половины, поскольку он ещё не был тогда женат, получит удовлетворение от ближайшей свиньи...
– Отвратительно, – скривился я. – Хотя, к сожалению, не чуждо моему опыту. Господи! – Закричал я, видя выражение лица инквизитора. – Теоретическому, конечно! Во время расследований я сталкивался с людьми, предающимися подобному извращению, – объяснил я уже спокойнее. – Но погоди... – Я прищурил глаза. – Почему в таком случае Пятачок?
Тофлер вздохнул.
– А ты подумай, друг мой.
Я подумал и скривился ещё сильнее.
– Господи, это отвратительно, – повторил я.
– Кто-то его увидел, и теперь это прозвище прилипло к нему на долгие годы. Ему и так повезло, что здесь, в Христиании, никто кроме его жены не знает, откуда оно вообще взялось.
– Но ты знаешь.
– Поговорил с его женой.
– Правильно ли я понимаю, что во время обмена ничего не значащими любезностями она выдала тебе величайшую тайну мужа? Прекрасная погода, господин инквизитор, будем надеяться, что продержится до конца недели. И, кстати, вы знаете, что мой муж как-то трахнул свинью в пятак?
– Примерно так это и произошло.
Я покачал головой.
– Пьяная она была, что ли?
– Ты принёс книгу, как я просил? – Вдруг сменил он тему.
– Конечно. Но раз уж не будет процесса, может, попросту её сожжём?
– Нет-нет. Это всё же доказательство, хотя и бесполезное. Тебе не кажется, что без неё наши отчёты выглядели бы странно? И точно, ты уже написал отчёт?
– Как ты и просил, – ответил я, и, хотя я и назвал это просьбой, никто из нас не сомневался, что речь шла о приказе.
– Прекрасно.
Он принял от меня завёрнутую в холст книгу и свиток с отчётом. Махнул рукой, и тогда из тени вышел широкоплечий мужчина. Признаюсь, что для меня он появился как призрак, поскольку, разговаривая с Тофлером, я и не слышал его, и не видел, а ведь я не жалуюсь на слабое зрение или слух.