В самой Христиании у меня уже не было больше дел. Максимилиан Тофлер давно покинул город, взяв с собой Шумана и оставив мне, как и обещал, письменный приказ сохранить в тайне нюансы дела, которое мы вместе решили. На отдельном листке он черкнул несколько слов, в которых выражал надежду, что мне понравилось, и что я с пользой последовал его совету. «Помни, что твой смиренный и покорный слуга всегда останется к тебе добр», закончил он, и я улыбнулся, читая эти слова и размышляя над особой манерой именно так, а не иначе называть самого себя. Внизу была ещё приписка: Если ты снова посетишь «Яблоко», попроси Катрину сделать с тобой то, что ты найдёшь на двадцать второй странице конфискованной книги. Ты увидишь, как сладко при этом стонут! Я снова улыбнулся и подумал, что Тофлер напрасно опасался, чтобы Катрина не запала мне в голову.
Ведь эта приписка должна была вернуть меня на землю, если бы к несчастью случилось так, что я всё ещё витал бы в облаках. Тем не менее, совет касательно книги стоило попробовать. Интересно только, откуда Тофлер знал, что я решил конфисковать «Триста ночей султана Алифа»?
На самом деле, я мог покинуть город, и не думаю, чтобы кто-то по мне заплакал, хотя я и питал застенчивую надежду, что очаровательная Катрина вспомнит меня иногда, если не с горячей любовью, то хотя бы с симпатией. Перед следующим, уже прощальным, визитом в «Яблоко Гесперид» мне ещё нужно было побеседовать с Крамером и выпустить его из тюрьмы (надо признать: тюрьмы с необычайно мягким режимом), в которую я собственноручно его посадил. Так что я направился в караулку, и сержант, лишь только завидев меня, дружески замахал рукой.
– Ну как там, сержант? Как поживает ваш пациент?
Стражник с удовлетворением улыбнулся.
– Всё, как вы велели. Ванна была, еду мы ему давали, дали комнату, шмотки какие-никакие дали, вина не давали...
– И очень хорошо. Как он это перенёс?
– Вы знаете, я такого ещё не видел. В первый день он просил, умолял, угрожал. И на вас ссылался, что он ваш друг, и вы возьметесь за тех, кто пожалел ему вина...
Я усмехнулся.
– Ну, ещё и не то было, – продолжил охранник. – Потом он рассказывал, что у него есть деньги, закопанные около реки, или что знает девок, молодых и хорошеньких, которых он нам приведёт, как только похмелится. Наконец, прошу прощения, даже собственную задницу нам предлагал, лишь бы дали ему выпить.
– И вы воспользовались? – Спросил я с напускной глупостью, но, когда я увидел отвращение на лице сержанта, хлопнул его по плечу. – Я ведь шучу, не сердитесь. И что дальше?
– На второй день он уже просто выл и выл, мастер, как какая-нибудь стрыга на болотах, звал нас на помощь, что на него якобы кто-то нападает, что черви едят его плоть, ползают под кожей. – Охранник вздрогнул. – Нам пришлось его связать, потому что он до живого мяса исцарапал себе плечи и бедра ногтями и изорвал зубами.
– Но он это пережил?
– Как он мог не выжить, если ваша милость приказал, чтобы он жил, – заискивающе заверил сержант. – На третий день он даже начал есть, а пьёт он как дракон. Воду, воду, конечно, – тут же оговорился он, будто опасаясь, что я могу его неправильно понять.
– Ну что ж, спасибо вам, сержант. Вы молодцы. Идите к казначею и скажите, что я велел выплатить вам пять крон награды.
– Покорнейше благодарю вашу милость.
– А теперь проводите меня к нему.
Крамер сидел на тюфяке с опущенной головой, обхватив себя исхудавшими руками. Он вздрогнул только тогда, когда услышал треск закрываемых дверей, но не встал на ноги, а лишь поднял лицо.
– Рад вас видеть, господин Крамер, – сказал я сердечным тоном. – Как у вас прошла неделя?
Он окинул меня угрюмым взглядом.
– Почему меня здесь держат как в тюрьме? Что я такого сделал?
– Но это вовсе не тюрьма. – Я развёл руки в жесте удивления. – Как вы могли такое подумать? По моей личной просьбе вы были в гостях у сержанта стражи. Вам не понравилось это посещение? Вам не давали есть или пить? Не искупали вас и не одели?
Он смотрел на меня неподвижным взглядом, всё ещё угрюмо, хотя я заметил, что при звуках слова «пить» что-то дрогнуло на его лице.
– Они пытали меня, – произнёс он в конце концов. – Мучили, как собаку.
– Что?
Это мне не понравилось. Не поэтому, чтобы я слишком жалел самого Крамера, но потому, что не были в точности исполнены мои распоряжения. А я ведь запретил пытать этого человека.
– Да, чтобы вы знали! Я думал, что от боли сам себе перегрызу вены.
– Кто вас бил?
– Бил?
– Ну, вы же сказали, что вас пытали. Вот я и спрашиваю: кто вас бил?
– Меня не били. – Он нахмурился ещё сильней.
– Тогда что случилось? Поливали вас горячей водой? Прижигали? Морили голодом?
Я посмотрел на миску с остатками какого-то блюда и несколькими толстыми кусками хлеба.
– Нет, я вижу, голодом вас точно не морили. Ну так что?
Он спрятал лицо в ладонях и расплакался. Я решил, что мне тяжело будет узнать что-либо от Крамера, так что я вышел из комнаты, чтобы расспросить сержанта. Тот помрачнел, как только меня увидел.
– Он пожаловался, – он даже не спрашивал, а утверждал.
– Ну да, пожаловался, – признал я, строго глядя на него. – Что вы с ним сделали?
Сержант нервно сплёл пальцы.
– Мастер, простите, но это просто чудо какое-то. Мы с ребятами смотрели через дверь, как он воет, как просит, как умоляет, как ругается, и каждый не мог оторваться. Тогда нам пришла в голову идея, что и другие ребята могли бы посмотреть...
– Вы брали деньги за доступ к зрелищу! – Догадался я и покачал головой. – Гвозди и тернии! Оборотистый вы человек.
Сержант улыбнулся, видимо, успокоенный моим поведением и тем, что я не устраиваю ему выволочку.
– Господь Бог разумом не обидел, – признал он нескромно. – И знаете, мастер, мы привязали его, Крамера, значит, на шестифутовую верёвку, а на два шага дальше стояли люди и пили вино. Как он их просил, какие золотые горы сулил, как проклинал и угрожал, когда они только смеялись! Клянусь вам, я такой потехи не видел, даже когда актёры спектакль играли.
– И что дальше?
– На третий день он, видно, понял, что ничего не добьётся ни просьбами, ни угрозами, и сидел уже, не смотрел, даже не двигался, и это зрелище закончилось. – Сержант тяжело вздохнул, видимо, сильно разочарованный тем, что не заработал на своей идее столько, сколько ожидал. – Говорю вам, мастер, такого только на ярмарках показывать! Только я бы, знаете, так сделал: дать ему выпить, чтобы он опять привык, а потом выпивку отобрать, и тогда уже людям показывать. И так по кругу... А может, – в его глазах появился хитрый блеск, – продадите мне этого человека? Я хорошо заплачу! Мы сложимся с ребятами и соберём сколько нужно!
Я похлопал его по плечу.
– Этот человек мне не принадлежит. Так как же я могу его продать? Но я признаю, что голова у вас не для красоты, – похвалил я его ещё раз. – Займитесь торговлей, сержант. Там нужны такие люди, как вы. Изобретательные и безжалостные.
Он аж покраснел от гордости, слушая мои слова.
– Знаете, мастер, а может, это и мысль?
Я оставил стражника, представляющего различные варианты будущего, и, наверное, в своём воображении уже примеряющего шляпу городского советника. Впрочем, кто знает, может, так и случится? Пока я вернулся к несчастной жертве солдатских забав. Тиберий уже отнял руки от лица и теперь с унылой физиономией жевал ломтик хлеба. Ха, если бы ему его пропитать вином, наверное, он глотал бы поживее!
– Ничего плохого вам не сделали, – проигнорировал я его предыдущие жалобы. – И сделайте из этого выводы, потому что таким образом люди будут к вам относиться до конца жизни. Если вы не поумнеете.
– А вы что? В свободное время служите госпитальером?
Вы посмотрите, как это было нагло и вызывающе! Однако я не собирался с ним спорить или ругаться. Дело нужно было решить по-хорошему.
– Видите ли, господин Крамер. – Я уселся на стуле. – Мы, инквизиторы, не только друзья человечества, мы также друзья каждого человека, даже такого сорта, как вы. А дружба предполагает не бездумное одобрение, а создание возможностей. Я дам вам новую жизнь, господин Крамер, а что вы с ней сделаете, зависит уже от вас.