— Алёне скоро рожать, — сказал Геннадий, — врачи говорят, что в это время отрицательные эмоции матери сильно действуют на будущего ребёнка.
— Не специалист, — грустно улыбнулся Частухин, — детей у меня нет.
— Мне хочется выяснить отношения между нами.
— Выясняй.
— Мне кажется, что вы подозреваете меня в недобрых чувствах к вам…
— А есть такие чувства?
— Нет, нету.
— А почему? — спросил Частухин. — Я же твоего брата убил.
— Я хочу, чтобы Крысины исчезли из памяти людей…
— Слышал я уже однажды такие слова…
— От кого?
— От брата твоего, от Николая. Ничего не получилось у него.
— У меня получится.
— Может быть. Пробуй.
— Вы верите мне?
— А чего ж не верить…
— Леонид Евдокимович, я могу рассчитывать на ваше хорошее отношение ко мне? Ведь мы всё-таки родственники, на родных сёстрах женаты…
— Да-а, — усмехнулся Частухин, — и эти слова я уже однажды слышал. Может быть, неправильно тогда на них ответил и человека от себя оттолкнул, не в ту сторону направил…
— Могу или не могу?
— Ты помнишь, что у меня младший брат был?
— Помню.
— А что его так же, как тебя, звали Геннадием?
— Помню.
— Так вот, Гена, слушай меня внимательно… Можешь рассчитывать на меня. Всегда, в любое время. У меня есть вина перед тобой.
— Леонид Евдокимович!
— Нет, нет, ничего не говори сейчас. У каждого человека есть вина перед кем-нибудь. У твоего брата, может быть, передо мной вина была, а у меня перед тобой…
— Леонид Евдокимович!..
— Ты молодой ещё, не всё понимаешь, но со временем, думаю, поймёшь.
Прошло положенное время, и Алёна Сигалаева родила сына, Гришу Сигалаева. Был он рыжеволос, ясноглаз, почти никогда не плакал, а только ел, спал и улыбался всем, кто приходил на него смотреть.
Костя Сигалаев всё свободное от работы время хлопотал около внука — помогал Алёне стирать пелёнки, бегал в консультацию с маленькими молочными бутылочками, то и дело таскал вверх и вниз по лестнице коляску, в которой сладко спал маленький Гриша.
Глядя на мужа, помолодела и Клава и всё никак не могла нарадоваться и наглядеться на Гришу Сигалаева.
— Кость, а Кость, — говорила иногда и весело, и печально Клава, — вот и дождались мы рыженького. Да ведь только не своего…
— Как это не своего? — кричал Костя. — А чей же он ещё? Гляди, нос какой — мой нос! А уши какие — твои уши!
— Ну, ладно, ладно, — недовольно ворчала Алёна, забирая сына от чересчур хлопотливых деда и бабки. — Поделили малого между собой, отцу с матерью ничего не оставили.
Алёна после родов необычайно расцвела. Была она теперь ещё красивее, чем раньше. Всё в доме Сигалаевых было подчинено ей, молодой матери. И Алёна купалась в лучах всеобщего внимания и участия. Своё новое состояние она переживала счастливо и естественно, будто всю жизнь готовилась к нему.
Был в нашем подъезде ещё один человек, который почти с болезненной страстью относился к сыну Алёны и Геннадия Сигалаевых. Человеком этим был капитан милиции Леонид Евдокимович Частухин.
Почти каждое воскресенье, с утра, он поднимался со своего первого этажа на третий и говорил Косте Сигалаеву:
— Пошли, что ли, с Григорием в сквер погуляем?
Алёна и Геннадий при участии Клавы обряжали маленького Гришу Сигалаева во множество голубых и розовых одежонок, и надувшийся от важности дед, Костя Сигалаев, и капитан милиции Леонид Евдокимович Частухин, держа с двух сторон за руки не по дням, а по часам подраставшего Гришу, торжественно отправлялись в сквер.
Они садились на лавочку где-нибудь на самом берегу Хапиловки и закуривали, а Гриша, держась за их руки, ноги, спинку скамейки и все другие, удобные для его роста предметы, неутомимо ходил и ходил вокруг них на своих подгибающихся ножках, учась великой науке общения человека с землёй.
— Эх, какая тут свалка двадцать лет назад, при нэпе, была! — вспоминал Костя. — Подумать страшно.
— А какая тут свалка во время барахолки была? — усмехнулся капитан Частухин. — Лучшие отбросы общества.
— Мы с Клавдией тогда вон там, в бараках жили…
— А я вот около того дерева двух барыг брал однажды…
— А мы, значит, как сожгли свалку, дома наши строить начали. С отцом твоим строили, царствие ему небесное…
— Он рассказывал…
— У меня картинка была — замечательная такая картинка! С гражданской её привёз. И всё на ней было уже нарисовано — и дома наши, и сквер этот. А называлось «Деревня будущего», понял? Мы прямо с этой картинки все шесть корпусов и скверик наш и слепили…