— К счастью, я ошибся.
— Я знаю от бабушки все, Но если вы любили, зачем уехали?
Ее синие глаза смотрели строго-строго. Что я мог ответить ей?
— Я написал ей, Галя. Тогда я не мог иначе.
— Струсили. Впрочем… — Галя задумалась и прибавила уже мягче, — бабушка никогда о вас плохо не говорила. Должно быть, не мне судить. А все-таки… — она дернула плечиками, — не понимаю я… От любимого можно уйти лишь тогда, когда чувствуешь, что мешаешь ему, что стал или можешь стать ему в тягость…
Целый квартал мы шли молча. Я искал слов и не находил. Разговор возобновила Галя, и так же стремительно, как и начала.
— У вас есть семья в Англии?
— Была. Сейчас никого, кроме Джейн.
— Это ваша дочь?
— Внучка. Такая же, как и ты. Девятнадцать лет.
— Я старше. А она красивая?
— По-моему — да. Впрочем, я плохой судья.
— Не такая, как я, уродина?
Я мысленно поставил Джейн рядом с ней. Галя была не хуже.
— Ты похожа на бабушку, Галя.
— Скажете тоже. Бабушка красавица была, — глаза у Гали заблестели. — А все-таки чудно. Вдруг оказалась сестричка в Англии. Ну не сестричка, а вроде. Она не говорит по-нашему?
— Нет, Галя. Ни слова.
Она вздохнула.
— Жаль. Значит, не сговоримся. А то хотелось бы поглядеть на нее.
— Почему же нет? Приедешь — познакомишься.
— А почему она с вами не приехала?
— Она служит, Галя. А фирма Клепхем не дает отпусков.
— Даже за свой счет?
— Увы.
— Я и забыла, что у вас капитализм, — сказала она с нескрываемым сожалением.
— Капитализм, — согласился я. — Только все это гораздо сложнее.
— Читала, — равнодушно заметила Галя. — И ребята рассказывали. Которые ездили. А у нас вам нравится?
— Я еще многого не понимаю, Галя.
— Поймете. Поживете и разберетесь. Вы где остановились?
— В гостинице.
— А вы к нам переезжайте; У нас две комнаты — поместимся. А то, можно сказать, родственник, и вдруг в гостинице. Нехорошо.
Я не мог сдержать улыбки. Галя вспыхнула.
— А вы не смейтесь. Конечно, нехорошо. Только я вас буду звать Иван Андреевич. У меня уже был один дед. Ладно?
— Зови, как хочешь. Ты — прелесть, Галя. Знаешь, на кого ты сейчас похожа? На добрую девочку из сказки, пожалевшую старого колдуна.
Я искренне любовался ею.
— Это вы-то колдун? — засмеялась она. — Нет, вы хороший. Только… — она испытующе посмотрела на меня и замялась.
— Что только?
— Не такой, как мы. И такой, и не такой… — Галя смущенно подыскивала слова, — что-то есть в вас… не наше. Вы не серчайте, но что-то действительно есть. Или в разговоре, — она почему-то взглянула на мои руки, — или вот, как вы шляпу держите. Почему вы ее сняли и не надели?
Как объяснить ей?
— Шляпу всегда снимают в церкви. А я чувствую себя сейчас, как в церкви. Ты это понимаешь, Галя?
Она опять замялась.
— Не знаю… Тот, другой мой дед… никогда бы так не сказал.
И мне показалось, что прошла по крайней мере минута, прежде чем она добавила просто и задушевно:
— А может, все потому, что я к вам еще не привыкла. Вот переедете и — привыкну. И Виктор рад будет. Он до людей жаднющий.
…Так я переехал на восьмой этаж нового дома в квартиру знатного токаря Виктора Черенцова.
Он сразу же ушел на завод после завтрака. Мне уйти не удалось — Галя просила дождаться ее, она собиралась ненадолго в амбулаторию.
— Зачем, Галенька? Сегодня же воскресенье.
— А у нас непрерывка. У меня правда, выходной, но сегодня Ритка в хирургическом. Боюсь — не справится. В четверг Петьку Холопова с порезом привели. Кровь так и хлещет. Ритка, как увидела, так сразу в обморок. Даже Мария Кондратьевна расстроилась.
У Гали обостренное чувство долга. Я не совсем понимаю, перед кем. Перед нанимателями, обществом? У меня оно тоже было: за сорок лет ни одного замечания. Но фирма Клепхем не подарила своему юрисконсульту ни одного лишнего пенни, а я не отдал ей ни одной лишней минуты. Мы квиты. Так же работает Джейн.
Галя почему-то думает и действует иначе. Может быть, она хочет помочь подруге?
— Да она мне вовсе не подруга, зануда она и задавака.
— Может быть, мало опыта у врача?
— Конечно. Мария Кондратьевна всего второй год работает.
Я, кажется, начинаю понимать.
— Значит, хочешь помочь неопытному врачу?
— Почему неопытному? И опытный был бы — все одно пошла бы.
В воскресенье матери свободны, детей приводят. Они как птички раненые — сидят в хирургическом забинтованные. Жалко.
— Так ведь есть же дежурная сестра. И, конечно, опытная.