— Это жена, — смутился Дорохов, — не может расстаться.
— Я не в укор, — продолжал Виктор, — я об интересах только. Например, орхидеи мои. У нас говорят: блажь. Смеются. И зря. Сколько я книг в связи с этим прочел — один Тимирязев чего стоит. Золото! И химией подзанялся маленько — надо составы для удобрений знать.
— Ну, я эти сады разводить не буду. Не по мне, — перебил Дорохов.
— И не надо. К чему влечет, тем и занимайся. Вон Федор, к примеру, марки собирает…
— Бросил уже, — смущенно признался Федя.
— Напрасно. Он хорошо марки собирал, с умом. Географию лучше всех нас знает. Помнишь «малюку силлатан», Федор?
Подобревшие глаза Виктора, поощрив Федю, остановились на мне.
— С ним, знаете, какой случай был, Иван Андреевич. Приносит как-то треугольную марку с рыбами. Внизу подпись: «Малюка силлатан». Ни он, ни я такого государства не знаем. Посмотрели атлас в читалке: нет такого государства. Увидела нас Верочка, секретарша директора. Чем, спрашивает, интересуемся? Мы объяснили. Пойдемте, говорит, со мной, у директора в кабинете большой атлас есть. Пошли. Посмотрели алфавитный список — нет такой страны, даже названия похожего нет. А тут директор заходит: понадобилось ему что-то вечером. Федька улизнул, а я объяснил, в чем дело. Извините, говорю, только и ваш атлас не помог. Не нашли? — спрашивает. Не нашли. Он сейчас же Кольке своему позвонил — сын у него тоже марки собирает. Есть у тебя такая марка? Нет, говорит. А знаешь такую страну? И страны не знает. Тут Федька в кабинет обратно стучится. Прощения прошу, товарищ директор, только страну я, кажется, нашел. Какую? Подходящую: Молуккские острова в Индийском океане. Директор взял трубку, знакомому профессору позвонил. И что же? Прав Федька оказался, конечно.
— Ошибся маленько, — сказал польщенный Федор. — Не в Индийском, а в Тихом. Я потом по карте проверил.
— Нарисовать может карту, — сказал Виктор с той же одобрительной интонацией.
— Что нарисовать, поездить бы!
— И поездишь.
— Где уж, — вздохнул Федя, — почитаешь, и то хлеб. Я теперь книги собирать буду, библиотеку составлять.
— Поставить на полку не хитро, читать кто будет? — процедил Дорохов.
Но Виктору, видимо, понравилась идея собственной библиотеки.
— А мы с него спрашивать будем, — засмеялся он. — Купил книгу — прочти. Прочел — рассказывай. И давайте, вообще, закрепим такой разговор. По выходным у меня или у Коли. Можем судить тогда: растем или стынем.
Виктор остановился и подождал, будут ли возражать. И мечтательно, почти робко, словно боясь, что его не поймут или поймут неправильно, добавил:
— Хорошо бы еще дневник завести… коллективный.
Света вдруг жалобно и громко вздохнула.
— Ой, и трудно с тобой работать, Виктор.
— Начнет теперь стружку снимать, — отозвался Ежик.
— А ты думаешь: коммунистический — это только прилагательное? Была бригада коммунистического труда — старались, подтягивались, росли. Теперь этажом выше поднялись — считаешь, меньше тянуться будем. Ты только вдумайся хорошенько в слова: лаборатория коммунистического труда. Тут не только новаторский труд, бери шире: поиски лучших форм такого труда, самых передовых форм. Ведь и бригады коммунистического труда бывают разные: одни работают хорошо, другие еще лучше. Понял? Вот почему лаборатория — это проверка и пропаганда лучшего и в труде, и в себе самом.
Все сидели тихо, как в театре. Ни один голос не возразил Виктору. А я думал, что никогда и нигде я ничего подобного не слыхал. Даже утонченнейшие английские «хайбрау» — высоколобые никогда не рискнули бы связать совершенство в труде с личным интеллектуальным и морально-этическим совершенством. Сажин был прав: они вырастили подлесок, он уже шумит, этот невиданный, богатырский лес.
— А где Галя? — вдруг спросил Виктор. — Она должна бы уже вернуться.
Я рассказал о целинном госте.
— Пашка? — удивился Ежик. — Сбежал, значит.
— Кажется, нет, — уточнил я. — Дела у него.
— Знаем его дела. Летун.
— Теперь у Виктора Галку отбивать будет, — вмешалась Света. Она даже побелела от гнева.
— Еще подколет, — прибавил Федя.
Виктор молчал.
— Если он к нам на завод думает, — не выйдет. Не возьмем, — сказал Дорохов.
Виктор обернулся ко мне и тихо спросил:
— Не знаете, он совсем приехал?
Я предпочел умолчать, что это «зависит от Гали».
— Я не верю, что он сбежал, — продолжал задумчиво Виктор, — нет, не верю.