Середина дня. Середина лета. Солнце. Ведь Крайстчерч находится примерно на той же широте, на которой у нас в северном полушарии расположен Сухуми. Но не жарко. В лёгкой рубашке с короткими рукавами даже прохладно. Сказывается близость Южного океана, охлаждённого Антарктидой.
Город Крайстчерч и его порт — городок Литтелтон, расположенный в десяти километрах, — издавна считаются воздушными и морскими воротами в Антарктиду. Отсюда отправлялся на Юг, в свой последний путь, капитан Скотт, отсюда совершил свой первый перелёт через Южный океан в Антарктиду Ричард Бэрд. Отсюда и сейчас каждый год отправляются на Юг корабли и самолёты новозеландской и американской экспедиции, и вот сюда же прилетели мы, участники советской экспедиции.
Все мы — около ста человек — разместились в маленькой, старомодной, добротной двухэтажной гостинице с маленькими комнатками, старыми скрипучими деревянными кроватями, покрытыми толстыми стёгаными «бабушкиными» одеялами, и массивными, бронзовыми, по всей видимости выкованными ещё в кузнице, шпингалетами и ручками окон и дверей.
Крайстчерч — типичный новозеландский город средней руки. Центральная площадь с готическим собором и зданием муниципалитета, две-три улицы шикарных магазинов с несколькими ресторанами и кафе — это центр города, «Даун таун». Дальше начинаются нескончаемые кварталы небольших, утопающих в цветах одно— и двухэтажных домов. Все как-то очень старомодно-добротно. Подстать этому и вышедшие из моды марки автомобилей двадцатилетней давности и очень не модные, какие-то скорее деревенские, а не городские одежды женщин. Да и сами женщины и даже девушки — в большинстве своём широкие в кости, невысокие, с сильными ногами крестьянок, спокойными, почти без косметики лицами. Так было, когда я приехал туда первый раз, так было и в 1979 году, когда я последний раз эту страну покинул.
Мистеры Даффилды
Этот город мог бы остаться для нас просто красивой картиной, но мне и ещё нескольким полярникам повезло, На вечере в Обществе новозеландско-советской дружбы, куда нас пригласили, мы познакомились с мистером Даффилдом, секретарём местного отделения Общества. Очень немолодой, очень худой, сильно припадающий при ходьбе на одну ногу, как бы подпрыгивающий и всегда спешащий, мистер Даффилд («Зовите меня просто Кисс») оказался для нескольких счастливцев, которые смогли влезть в его маленькую, на ходу разваливающуюся машину, тем же, чем мистер Адаме для Ильфа и Петрова в «Одноэтажной Америке». Он возил нас к себе и своим друзьям, проводил с нами все дни с утра до вечера и непрерывно что-то рассказывал. Однажды он вдруг посерьёзнел и произнёс речь:
— А теперь я везу вас в гости к моему брату Сэму. Это мой старший брат. Я вижу путь развития моей страны в движении к социализму и собираюсь приехать в СССР, посмотреть, как у вас, но у меня нет денег. Мой брат — бизнесмен и видит будущее этой страны в дальнейшем развитии капитализма. Для него Мекка — это Америка. У него есть деньги, поэтому он был там и учился, как делать ещё деньги. Недавно, после приезда из США, он купил на берегу моря, в курортном месте, старый ресторан, который не давал прибыли. Сейчас он перестраивает его, чтобы он давал прибыль, как его научили в Америке. Хотите поехать и познакомиться с моим братом-капиталистом? Сегодня он вас ждёт…
— Хотим! — хором закричали мы.
— Тогда толкайте машину.
Стартер на машине Кисса не работал, и он заводил её ручкой. Но в эти дни Кисе наслаждался — трое-четверо из нас с лёгкостью разгоняли его машину так, что сами уже еле догоняли её. Мы облепили машину, с гиканьем разогнали её, мотор завёлся, и мы поехали.
Место, где Сэм Даффилд собирался делать ещё деньги, называлось Брайтон-Бич («бич» — значит «пляж») и располагалось на берегу Тихого океана. Через полчаса езды шоссе внезапно свернуло и пошло вдоль балюстрады, из-за которой раздавался мощный гул. Мы проехали ещё метров двести и остановились у большого одноэтажного дома, единственного со стороны балюстрады. Когда мы вышли и подошли к балюстраде, мы не в силах были говорить. Впереди, вправо и влево, до самого горизонта расстилался серый, поблёскивающий в туманном солнце океан. У берега было, по-видимому, мелко. Длинные и очень, очень редкие пенные гребни волн медленно шли на берег, создавая тот мощный гул, который мы слышали. С воды дул сильный, но ровный прохладный влажный ветер. Балюстрада огораживала невысокий, метра в три, обрыв, от подножия которого к воде простиралась полоса почти белого песка. Она казалась довольно узкой, и только когда мы обратили внимание на маленькие фигурки с досками для сёрфинга у воды на полосе мокрого от волн и твёрдого песка, мы поняли, как широк пляж. И над всем этим кружили стаи чаек. Фигурки и чайки сновали вправо и влево вдоль наступающего и отступающего обреза воды и что-то кричали, но все тонуло в мощном, монотонном шуме набегающих волн.
А разрезая на две половины всю эту, казалось, неделимую картину, от дома через пляж и дальше далеко в воду шла длинная эстакада, упирающаяся в песок, а потом в дно «ногами» из связок просмолённых брёвен.
Не сговариваясь, один за другим мы сиганули с обрыва на песок и побежали к воде. То один, то другой останавливался и валился на бок, чтобы снять ботинки и высыпать из них песок, но, прикоснувшись к песку, забывал об этом. Песок был полон каких-то ракушечек, крабиков, засохших водорослей. И все в нём было удивительно не нашим, невиданным. Первым желанием было забрать как сувениры все. Вторым — «Ладно, потом вернёмся, сейчас некогда…» И мы побежали к воде, зная, что, конечно же, сюда мы уже не вернёмся…
Только через полчаса, умиротворённые, с за сученными по колено брюками, прижимая к груди ботинки и сувениры, мы вернулись к домику. Нас ожидали там как бы два мистера Даффилда, только один из них был чуть постарее и поплотнее. Брат-капиталист, одетый в старый, измазанные краской одежды маляра, одобрительно поглядывал на нас.
— Если всем киви это место будет нравиться, как вам, — доход мне обеспечен… — пошутил он и сразу начал делиться планами:
— Я перестраиваю дом, и тут будет ресторан на сто человек с видом на океан. Я назову его «Морская раковина». Вот тут у меня будет бар, тут эстрада оркестра. Сейчас по эстакаде нельзя ходить, доски сгнили и можно провалиться, но я починю её, и толпы людей будут стоять на ней и ловить рыбу, а мне они будут платить деньги.
Мы переглядывались. Характер у братьев был одинаковый. Даже нам, чужакам, было ясно, что Сэм не найдёт стольких людей, чтобы заполнить ресторан и эстакаду и заставить их выложить свои деньги, чтобы окупить расходы и дать прибыль… Ведь во всей Новой Зеландии, на островах длиной почти в тысячу километров, живёт народа столько же, сколько в Москве с пригородами.
Через час, выпив у Сэма по бокалу пива и пожелав ему всех благ в его начинании, мы уехали в отель, а потом в Антарктиду.
Через несколько лет, возвращаясь с очередной антарктической зимовки, я вновь оказался в Крайстчерче. И вот перед моим отъездом домой группа американцев пригласила меня провести с ними вечер на берегу океана. Они привезли меня в ресторан «Морская раковина».
Приглушённый свет, изысканная обстановка. Оркестр, правда, из двух человек, но всё же оркестр. Но во всём зале в этот вечер был занят только один столик — наш. Прислуживал сам хозяин.
Сэм рассказал мне, что дела у него идут неважно. Эстакаду починить не удалось. Кто-то поставил слишком жёсткие требования к качеству нового настила. Денег за дорогой ресторан платить никто не хочет…
Прошло ещё несколько лет, и в 1978 году, опять по дороге в Антарктиду, я со своим помощником Витей Загородновым остановился на пару дней в Крайстчерче. Мы взяли напрокат за 2 доллара в сутки два велосипеда, и я решил показать Вите Брайтон-Бич, познакомить его с Сэмом-капиталистом. Как и раньше, сиял океан и беззвучно что-то кричали чайки и маленькие люди у обреза воды. Но Брайтон-Бич за это время сильно изменился. Появилось много новых домов, перпендикулярно линии берега вырос целый торговый квартал. В доме-ресторане Сэма снова шёл какой-то ремонт. Весело вошли в дом, где опять пахло краской. Навстречу вышел и выжидающе остановился немолодой плотный мужчина.