Полтора года продолжалось это удивительное плавание. Когда Эдриан добрался наконец до Новой Зеландии — он был уже местной знаменитостью. Книги «Шейла под ветром» — об этом путешествии и «Второй шаг» — о его службе в армии и выходе из неё сделали его национальным героем. На полученные гонорары Эдриан покупает дом в уединённом месте на Северном острове и решает посвятить себя учительству. И вот в это время руководство новозеландской антарктической программы, которое было занято поисками подходящего начальника для новой зимовочной партии на Скотт-Бэйз — гордости новозеландцев, — вспомнило об Эдриане Хайтере…
Но больше всего мне запомнился вечер, когда на станции шёл открытый диспут: вступать или не вступать Новой Зеландии в войну во Вьетнаме, посылать или не посылать туда в помощь американцам батальон морской пехоты киви. Эдриан, старый рубака Эдриан, был против:
— Вы не видели того, что видел я! Мы не можем навязать другому народу то, что хочется нам, а не им… Мы только увеличим тем поток крови и насилия, а взамен убитых родим ещё больше наших ненавистников! Я готов драться с любым захватчиком. Тогда мы все умрём на пляжах, но не пустим его к себе. Но идти в чужой дом — с меня довольно…
После этой зимовки Эдриан снова удалился от дел. Купил катер. Подрабатывал тем, что уходил в море на ловлю рыбы, — пригодился опыт полутора лет одиночного плавания. И писал. В течение короткого времени вышли две его книги: одна — о нашей зимовке, вторая — о взаимоотношениях личности и государства.
Мы долго переписывались с Хайтером. Однако несколько лет назад переписка оборвалась Уже в 1978 году, когда я был в Крайстчерче, я попросил найти новый адрес Эдриана или как-то связать меня с ним — мы так мечтали увидеться как-нибудь после зимовки, он звал меня погостить у него в доме в каждом письме… Через несколько дней мне сухо сказали, что мистер Хайтер чувствует себя очень плохо, что он ушёл из дома, живёт где-то в лесу и что ни повидаться, ни написать ему невозможно. Я смирился. Ведь я всего только иностранец и должен делать в гостях только то, что мне разрешают хозяева.
Ну, а остальные «антарктические киви?»
Пересечение острова
Вместе с Джорджем Джонсом мне удалось пересечь Южный остров и посетить загадочный Хоки-Тика, где возобновил после зимовки своё преподавание в школе Тревор — учитель с зелёными глазами. Поездка эта оказалась очень поучительной.
Мы выехали рано утром из города Крайстчерч и отправились в глубь страны. Очень скоро равнинная дорога, проходящая через возделанные поля пшеницы, сменилась зелёными холмами, разделёнными проволочными загородками на небольшие квадратики, во многих из которых паслись овцы и коровы. Чем дальше мы отдалялись от города, тем красочнее была дорога и тем гуще становились заросли кустов дрока по обочинам, покрытые яркими жёлтыми цветами. Этого дрока так много сейчас вдоль дорог на южном берегу Крыма.
— Как красивы эти заросли, — сказал я. И тут же почувствовал, что совершил ошибку
— Красивы? — вспыхнул Джордж — Поменьше бы такой красоты. Совсем недавно какой-то негодяй привёз это растение сюда из Англии. Тоже считал, что нам не хватает красоты. И вот результат. Вся страна зарастает сейчас этими ужасными растениями, которые не может есть овца. Их вырубают, выжигают, травят, но пока ничего не помогает.
Джордж долго потом сопел, обиженный за Новую Зеландию, с которой Европа сыграла такую злую шутку. А я уже лез в новую ловушку. Время от времени мы проезжали мимо больших, чувствовалось, очень мелких озёр, похожих у берегов на болота. Середины этих озёр были тёмными от стай каких-то чёрных птиц, и я поинтересовался, что это за птицы и почему они не подплывают к берегам.
— Как? Ты и этого не знаешь? Это ещё один бич страны. Чёрные лебеди. Их здесь тоже слишком много, и вред они приносят такой, что охота на них разрешается круглый год. Вот они и сидят на серединах озёр.
Машина вильнула. Это водитель сделал резкий поворот рулём и проехал по кошке, сбитой, по-видимому, предыдущей машиной. Я внутренне вздрогнул, но промолчал. А пейзаж опять начал меняться. Появлялось все больше деревьев. Горы стали выше, речушки, которые мы переезжали, стали быстрее. Снова встретилась сбитая кошка, и опять Джордж рывком изменил курс машины так, что мы переехали её. Теперь я успел разглядеть пушистый и толстый хвост. На нём отчётливо видны были тёмные коричневые поперечные полосы. И тут я снова не удержался и спросил. В глазах Джорджа блеснул жёсткий, стальной огонёк:
— Зачем я их давлю? Да их сто раз раздавить не жалко. Ведь это же опоссумы…
И, видя, что я всё ещё не понимаю, начал терпеливо и подробно, как маленькому, разъяснять:
— Опоссумов завезли сюда тоже. Маленький зверёк, лазает по деревьям, ест листья, неприхотлив, мех хороший. Ему понравились наши деревья, особенно верхушки их. Но там, где живёт много опоссумов, уже нельзя получить хорошей древесины. Леса просто гибнут. Страна несёт огромные убытки. Опоссумов ловят, травят, но меньше их от этого не становится. Да что деревья — они нам всю энергетику, всю связь испортили. Они даже на верхушки телеграфных столбов забираются. Любимое их развлечение — качаться на проводах, да так, чтобы передними лапами держаться за один провод, а отталкиваться от другого. Сколько обрывов, сколько коротких замыканий. Ничего не помогает, чего только не делаем… — Он безнадёжно махнул рукой. Я взглянул на один из столбов, мимо которых мы проезжали. И вдруг я понял, почему столбы выглядели странновато. Снизу они метра на три-четыре были обиты кровельным железом, чтобы хоть как-то затруднить опоссумам лазание по столбам.
Когда мы достигли перевала и начали спускаться на другую сторону острова, сразу пошёл дождь, и шёл этот очень тёплый дождь всё время, пока мы были на западной части острова. Полные влаги тучи, которые подходят к острову с запада и юга, выливаются именно здесь. Климат этой части острова не только дождливый, но и очень тёплый. Появились огромные папоротникообразные пальмы. Всё стало выглядеть, как картинка из учебника под названием «Лес в каменноугольном периоде».
Хоки-Тика располагалась на сравнительно ровном зелёном склоне холма вблизи от моря, среди до сих пор не заросших песчаных отвалов заброшенных карьеров, в которых добывался золотой песок. От золотой лихорадки осталась лишь ржавая драга, одиноко мокнущая под дождём.
Нас встретил Тревор и вся его семья: жена и куча ребятишек, не сводивших глаз с живого русского. Мы пообедали и тронулись в обратный путь. Когда добрались до перевала, наступила уже ночь. И стало ясно, что опоссумов здесь действительно много. Всё время из темноты на нас сверкали необычным фиолетовым огнём глаза зверьков, в которых отражался свет фар. Опоссумы — ночные животные, и теперь мы часто видели их перебегающими шоссе, и Джордж снова вилял, чтобы ударить их своей машиной. Некоторых кто-то уже посбивал только что перед нами. Они лежали, ещё не расплюснутые последующими машинами, и их открытые мёртвые глаза жутко сияли незнакомым фиолетовым светом в лучах наших фар.
Новые эмигранты
А вот ещё один мой антарктический киви. Высокий, худой, застенчивый, похожий на Дон-Кихота. Зовут его Манфред Хокштейн. Он ещё не очень хорошо говорит по-английски, так как лишь недавно переехал со своей семьёй на постоянное жительство в Новую Зеландию из Западной Германии. Он обосновался в пригороде столицы и стал работать в геологической службе. По профессии он был физик, а здесь занялся геофизикой. Ещё в Антарктиде мы понравились друг другу. Наверное, потому, что я иногда чувствовал себя одиноко и он тоже. Нам обоим ещё не хватало знания языка и обычаев страны, с жителями которой мы общались.
Детство Манфреда прошло в маленьком городке под Мюнхеном и пришлось на конец войны. Пришли американцы, началась неразбериха, старые порядки рухнули, новые ещё не родились.