– Господи Боже, – задохнулась она, когда линию на её шее от ямочки до мочки уха оставил вместо колючих усов раскалённый язык.
Целая россыпь поцелуев легла за ним на обратном пути к центру шеи и ниже, до самого края выреза платья, Джеймс позволил себе прижаться к леди полностью, хотя обе её ножки предварительно подвинул вбок, и глядя, как под гипнозом, на то, как открываются во вдохах её губы от неведомого до сих пор удовольствия, наконец, вымолвил:
– Венди… Вы дурманите мой разум своей сладостью… я хочу сделать с Вами… многое… но понятия не имею, что сейчас может доставить Вам удовольствие, а что испугает… если Вам нравятся мои поцелуи… давайте, мы начнём с них… но я умоляю Вас говорить мне, если что-то покажется Вам неприемлемым… или неприятным… пожалуйста… я искренне убеждён, что в данном процессе нет никакого смысла, если наслаждение от него не обоюдно…
– Я… согласна…
– Хорошо… тогда я сейчас возьму Вас на руки, отнесу в каюту и буду целовать по пути Вашу щёчку… да?
– Да…
Капитан поднял её, словно веса в ней совсем не было, и уже через минуту устроил у себя на коленях, решив занять диван, так как спальня показалась ему слишком уж откровенным пересечением какой-то невидимой черты, и Венди, хоть и потерянная в собственном трепете, мысленно заметила и высоко оценила этот его выбор. Крюк, безропотно ожидающий своей участи у леди на пояснице, откручен не был, видимо, про него позабыли, и он изо всех сил пытался теперь не шевелиться, чтобы подольше оставаться причастным к романтично-чувственной стороне своего хозяина, который целовал маленькую леди в губы, с упоением собирая каждую маленькую нотку, срывающуюся с них.
– Вы тоже звучите очень… музыкально… – сказал вдруг Джеймс, отрываясь от карамельных уст, чтобы снова поцеловать декольте, – но Ваша «до» на октаву выше…
– Такое… замечание… ах! Может принадлежать! Только Вам! Ах!.. Ах!..
– Сладкая моя нотка… Я готов внимательно изучить весь Ваш диапазон… Как насчёт того, чтобы я расстегнул пару пуговок? Спустил рукавчики, чтобы целовать Ваши плечи?
– Да… пожалуйста…
До последнего старающийся не отсвечивать крюк всё-таки поймал лезвием блик лампадки, когда капитан поддел им петлю. Джеймс сразу же отдёрнул руку от выреза платья и собрался открутить свой смертоносный протез, но леди мягко остановила его, вернула к вороту и сказала:
– Оставьте. Он мне нравится.
– Хм. Как хотите… – с удивлением и заметным удовольствием произнёс капитан, осторожно расстёгивая две верхние пуговички, чтобы не порвать ткань, а крюк тогда разрешил себе отразить все блики лампадки, какие смог поймать натёртой до блеска поверхностью.
Рукава-фонарики, зауженные к локтям и туго облегающие нежные ручки до самых ладоней, капитан приспустил одновременно, и Венди не знала, что обожгло её больше: длинные аккуратные пальцы или сталь крюка. Всё что происходило, было, на самом деле, вполне невинным: да, Венди сидела у него на руках, но не вплотную, да, он расстегнул пару пуговиц, но до того, чтобы вырез мог называться глубоким, было ещё очень далеко, да, плечи оголились, но только плечи, и Джеймс покрывал их поцелуями невесомыми, как пушинки; однако эти маленькие комментарии, допускаемые пиратским капитаном, про ноты, про диапазон, его учащённое дыхание и опасный крюк пробуждали у Венди такие сладострастные отклики, что она едва не стонала от удовольствия. Джеймс старался игнорировать тот факт, что леди, сама того не замечая, немного извивалась и сжимала бёдра, но когда его тело, также неумолимо реагирующее на её отзывчивость, предало его окончательно, капитан предпочёл спустить леди со своих колен и усадить на диван.
– Что, если я… расстегну ещё парочку… Или больше..? Или все…
Всего у Венди на верхней части платья до шва под грудью имелось восемь пуговок. Расстегнув две, можно было ходить по улице весной, четыре открыли бы рюшечки на белье, а все восемь… что ж, они бы, при спущенных плечах, позволили оценить красоту женского тела. При мысли об этом Венди растерялась, но фантазия удачно подсунула ей предвкушение того, как Джеймс мог бы целовать её там, и что-то внутри снова вспыхнуло сладким жаром. Венди кивнула. Не желая откладывать всё на потом, крюк поддел ещё шесть петелек, получая в награду сладострастные вздохи, но потом капитан решил всё-таки исключить его из дальнейшего процесса до того, как немного обнажить трепещущую в его руках девочку.
Щёлк!
Джеймс бросил крутить своё лезвие на последнем обороте: леди, пока он отвлёкся на крюк, тронула оба его запястья – живое и манжет из металла, как будто он тоже мог чувствовать, и нежно приласкала их, затем робко заскользила к плечам, также одинаково их царапнула, не обращая внимания на кожаный эполет портупеи, словно вся конструкция являлась частью тела капитана, а потом зацепила пальчиками ремень посреди груди и уже вполне сознательно потянула за него Джеймса к себе, подставляя ему свои губы. Как только он подчинился, её ручки несмело нащупали под скользящей тканью рельефный пресс, сжались в кулачки и выправили рубаху из штанов. Крюк тогда сам выскочил из своего гнезда (Венди вздрогнула, когда он упал ей на юбку), Джеймс опомнился, сказал ему:
– Разбойник… – подцепил его двумя пальцами за остриё и скинул на пол.
Потом он посмотрел Венди прямо в глаза.
– Сладкая птичка… Вам… не страшно? Мне кажется, я слышу, как колотится Ваше сердце…
– Я слышу, как бьётся Ваше, – не дыша, ответила она.
– Тушé… в таком случае, я сниму рубашку? Или… Вы её с меня снимите..?
Раздеть мужчину, да ещё и собственноручно… мамочки! Но торс, видневшийся в разрезе ворота, так и манил, Джеймс всё же соблюдал приличия и не расхаживал перед леди в одних бриджах, и ей было так интересно взглянуть… С алым румянцем на щеках Венди поддела шелковистую ткань, потянула вверх, и замерла, разглядывая сильное мужское тело. Она скромно тронула волоски на груди, волнующе спустила ладони ниже к прессу, задержалась там, вернулась к плечам, звякнула передним крючком портупеи, чтобы избавить капитана от жёстких ремней, а сам Джеймс не мог оторвать глаз от линии девичьего декольте, трепетно вздымающегося, мягкого, аппетитного, расстёгнутое платье под которым совсем распахнулось и позволяло в подробностях изучить каждую кружевную детальку кисейного белья.
– Малышка… – он подразнил пальцами её кукольные рюшечки, но оставил их на месте, – Вы хотите продолжать?
– Да… наверное…
– Моё чудо… Вы хоть имеете представление о том, как Вы красивы? Сомневаюсь… такая скромница… Ангел! Вы позволили мне уже очень много, Вы знаете?.. Я бы хотел… хм… ещё… например… хм-м…
Сняв с себя портупею, Джеймс неторопливо нырнул запястьем к грациозным лопаткам, а кистью тронул зону благословлённого не меньше, чем сотней поцелуев декольте, и с лёгким нажимом бережно уложил леди на спину, – уже не слишком невинное положение, в котором Венди сразу же зарделась, ожидая, что капитан расположится сверху, но Джеймс оставался сдержан и аккуратен в своих действиях, растянулся на боку вдоль спинки дивана, и вырисовывал теперь подушечками пальцев разные узоры на нежной коже, задевая кружева, потягивая их, играя с бретелями. Растворившаяся в ощущениях, похожих на мёд и сахар, Венди не сразу заметила, что к пальцам присоединились губы, немного бессовестно, но очень деликатно целующие её сквозь полупрозрачную кисею, и зубы, время от времени атакующие то одну рюшу, то другую.
– Ах… – обронила она ещё одну «до», когда губы сомкнулись под очень чувствительным местом и случайно (или специально?) задели его усами, – ах… Джеймс… это… очень приятно…
– М-м… славно… мы могли бы оставить всё так, пока, если хотите… Или… сделать ещё один шаг… и заодно, может быть, перейти на «ты»…?
Как передать словами ту интонацию, с которой капитан задал этот вопрос? Ни грамма соблазнения! Ни капельки мурчащих низких нот! Только бережное участие и тактичное ожидание дозволения – такое не сымитируешь, это точно! Кто знает, наверное, Венди и на низкое мурчание ответила бы утвердительно, в конце концов, желания, щекочущие её тело изнутри, были самыми настоящими, а Джеймс был так игрив и ласков, что, возжелай он соблазнить девицу, – он бы добился цели в два счёта. Но капитан не собирался искушать её и склонять к близости, он желал, чтобы она сама захотела доставить удовольствие ему, а до тех пор он готов был действовать в разрешённых границах, чтобы девочка могла наслаждаться его прикосновениями, а не терпеть их. Капитан не озвучивал эти мысли, но его поведение столь очевидно давало понять, как значимы для него чувства маленькой леди, что Венди всё видела, хотя, может быть, и не осознавала глубину до конца. Она, изнеженная в восхитительном удовольствии, которое было неведомо ей ранее, откинула с лица капитана несколько кудрявых чёрных прядей, и ответила тихо, но уверенно: