Сми, уже немного выпивший, услышал, как ему свистнули из капитанского окошка. Покачиваясь, боцман моментально подлетел к каюте, всегда готовый услужить хозяину.
– Принеси-ка мне кубок, Сми, и захвати у Рыжего его «дамскую сумочку».
– Сию секунду, капитан!
Капитан приоткрыл дверь и, не удосуживаясь показаться полностью из прогретой каюты, вытянул крюк навстречу боцману. Сми прибежал с кубрика, где гремели музыка и пьяные пляски, с порцией отменного пряного рома и привычным движением повесил идеального размера круглый кубок в капитанский крюк, а сундучок Рыжего сунул капитану в руку.
Капитан снова опустился на колени перед бессознательной леди. Не желая тратить попусту ценный напиток (или не желая в спешке утопить девчонку в выпивке?), он достал из ящичка в столе крохотную ложку, которую использовал для приготовления своих ядовитых зелий, зачерпнул ей из кубка и влил содержимое, не превышающее двух миллилитров, в маленький бледный ротик. Такую процедуру он быстро повторил почти сотню раз, столько, сколько он посчитал равным примерно пяти-шести глоткам. Капитан забрал с неё свой сюртук, отбросил его на софу и развернул мех, словно это был подарочный свёрток. К его удовлетворению, девушка, бóльшая часть тела которой предстала перед ним из-под варварски разорванного платья и нижнего белья, обретала обычный человеческий вид: её кожа стала бледно-розовой, больше нигде не проглядывались мертвенно-синюшные оттенки, хотя её всё еще била едва заметная дрожь, и кровь из рассечения на руке бежала быстрее. Укоризненно покачав головой, капитан посмотрел на свежий порез в зоне декольте, – неглубокий, но шрам, скорее всего, останется. Крюк пообещал себе протащить Рыжего под килем при первой возможности, а пока, решив, что терять уже нечего, распорол своим лезвием остатки ткани.
Быстро окинув взглядом всё её тело и обнаружив лишь мелкие царапины, ушибы, ссадины и омерзительные следы грязных рук на коленях, он снова укрыл её мехом, оставляя только доступ к порезу на груди и к запястью, дабы не искушать себя неподобающими мыслями и желаниями, которые, надо сказать, и так атаковали его уставший ум. Конечно, бриг, полный физически здоровых взрослых мужиков, регулярно навещал порт. Сам пиратский капитан, будучи человеком интеллектуальным, достойным и имеющим вкусы, не всегда присоединялся к экипажу, однако «не всегда» не значит «никогда», ведь он был ещё и просто мужчиной. Но с последней такой прогулки прошло уже, наверное, несколько сотен лун, плюс ещё сотню Весёлый Роджер и вовсе стоял, вмёрзший, в заледенелых водах Нетландии.
Изредка, ещё реже, чем швартовка в порту, на острове появлялись потерянные женщины, неизвестно, за какие грехи, и, неизвестно, кем отправленные сюда. Их судьба всегда была одинакова: они либо попадали на пиратский корабль, где их пускали по кругу, а потом, рано или поздно, они погибали случайной смертью при нападениях Пена и мальчишек или выбирали прогулку по доске; либо сразу падали жертвами Пена и мальчишек, которым все взрослые, мужчины или нет, были в равной степени ненавистны. Может быть, кому-то из женщин повезло примкнуть к Пиканини до встречи с Крюком или с Пеном, но таких капитан не знал.
В общем, вид обнажённой девицы, молоденькой, красивой, лежащей на полу у него в каюте приводил капитана в смятение. Великолепный план созрел у него в мозгу почти сразу, как он только узнал это нежное личико, и личные потребности, щекотавшие его чресла, были здесь совершенно ни к чему. Кроме того, взять девушку без сознания, леди, да ещё и, скорее всего, девственницу, было за гранью даже для пиратского капитана. Так что он помотал головой, обмакнул нагрудный платок в бадейку с тёплой водой (которую, между прочим не забывал регулярно, как только она закипит, выливать обратно в бочку, и набирать новую), и стал оттирать засохшую кровь с её лба. Капитан также промыл рану на груди и ополоснул покалеченную руку. Потом он налил на платок немного рома, обработал глубокие повреждения и, стараясь быть как можно более отстранённым, подцепил мех крюком, чтобы пройтись по всем остальным видимым ссадинам и царапинам.
Мех лёг на своё место, кубок снова повис в крюке, и капитан повторил процедуру с мини-ложечкой, на этот раз отсчитав количество, равное, по его мнению, десяти глоткам. Ромом Крюк также омыл сломанное запястье и края длинного пореза. Затем он вынес из спальни чистую простынь и распорол её на большое количество длинных лоскутов. Один клочок капитан закрепил вокруг раны на голове, один на груди, а половину остальных намотал в несколько слоёв на свой крюк, обезопасив лезвие и создав из него подобие упругого полукольца, на глаз сверяя его с толщиной и формой запястья. Когда дело было готово, он без лишних раздумий взял руку девушки и с силой вставил её местом перелома в тугой захват. Кость с треском встала на место, или почти на место, этого капитан знать не мог, но когда он извлёк отёкшее запястье, оно выглядело достаточно ровным.
Окровавленные куски ткани с капитанского крюка отправились в кучу к белью и платью, а сам крюк был опущен на минуту в кипящую воду. Капитан открыл пыльный сундук парусного мастера, называемый «дамской сумочкой», порылся там среди ржавых игл, мотков и катушек и извлёк из него самую тонкую леску, которую тщательно протёр ромом. В кубке ещё оставалось напитка на донышке, и капитан искупал в нём острый кончик крюка и свои пальцы. Действуя с максимально доступной скоростью на грани возможностей, Крюк глубоко вдохнул и с точностью, какой обладает не каждый хирург, проткнул игольчатым краешком своего лезвия вдоль краёв пореза около сорока микроскопических отверстий, щепетильно соблюдая одинаковое расстояние между ними. Затем он подцепил леску двумя пальцами, вдел её в дырочки по спирали, затянул шов, закрепил края и только потом выдохнул. Снова потерев висок гладкой стороной крюка, капитан не побрезговал допить тот глоток рома, что оставался в кубке.
Крюк наложил свежие лоскуты на руку девушки от пальцев до самого локтя, пряча под ними перелом и длинный зашитый порез. Повязка получилась крепкой, но выглядела не слишком обнадёживающе, малейшее неосторожное давление могло легко снова повредить маленькую ручку. Однако, Крюк был бы не Крюк, если бы не являлся первоклассным изобретателем, ему потребовалось не более десяти секунд на то, чтобы сгенерировать прекрасную идею. Капитан попробовал воду в бочке, и, убедившись, что она нагрелась до температуры, выше чем его собственная, осторожно поднял девушку, как и раньше, придерживая её руку. Нагую, он погрузил её всю, кроме руки, в горячую воду по самые ключицы, стараясь не слишком засматриваться. А уже через пару часов капитан крепко-накрепко защёлкнул поверх тканевой перевязки железный манжет, смастерённый из куска подзорной трубы, коею пришлось принести в жертву ради спасения красоты и изящества девичьего запястья.
Довольный проделанной работой, Крюк вытащил свою обмякшую и, наконец, полностью отогретую гостью из воды. Он уложил её на софу, ещё раз рассмотрел, – теперь она была почти здорового цвета, но, конечно, ещё бледная от потери крови, – и поспешил снова завернуть её в попавшийся под руку бордовый сюртук. Не желая оставлять девушку посреди каюты, где её защищала от возможных внезапных посетителей лишь символическая старая ширма, капитан в третий раз поднял её на руки и уложил в своей спальне поближе к стенке.
Пираты внизу были уже почти в такой же отключке, как и маленькая гостья в капитанских покоях, когда Крюк спустился к ним поздним вечером. Все они стихли, как только заметили его статный силуэт. Капитан держал в крюке свой кубок, пустой, и кто-то тут же налил ему выпить. Блестящий крюк с ромом взлетел в воздух, и капитан торжественно заговорил:
– Приближается час нашего триумфа! Девица на борту, которую мы отыскали, моя старая знакомая сказочница Венди Дарлинг, близкая подруга Питера Пена.