– Хорошо. Имя фра Микел я носил в иной жизни. Орден Святого Доминика уже давно весьма далек от моих мыслей. Я – другой человек, новый. – Он смотрел им в глаза так же испытующе, как когда-то отец настоятель. – Чего вы хотите, братья?
Незнакомец с благородным лбом упал на колени и в короткой молитве вознес благодарность Господу, после чего истово перекрестился. Трое монахов тоже сотворили крестное знамение. Мужчина поднялся с земли:
– Мне стоило большого труда найти вас. Святой отец инквизитор поручил мне привести в исполнение приговор по обвинению вас в ереси.
– Вы что-то путаете.
– Сеньоры, братья, – подал голос один из монахов (возможно, фра Матеу), теряя терпение, – мы пришли, чтобы забрать ключи от обители и монастырскую дарохранительницу, а также чтобы проводить брата Жулиа в Жерри.
Брат Жулиа, спохватившись, передал ему дарохранительницу, которую все еще сжимал в руках.
– Вам нет нужды сопровождать его, – сухо сказал незнакомец. И повернулся к брату Жулиа. – Я ничего не путаю, вы прекрасно знаете, кто и за что вас приговорил.
– Меня зовут Жулиа де Сау, и, как видите, я монах-бенедиктинец.
– Фра Николау Эймерик вынес вам приговор. Он повелел мне назвать вам его имя.
– Вы ошибаетесь.
– Фра Николау Эймерик уже давно мертв. Но я пока еще жив. И наконец могу дать отдых своей душе, лишенной покоя. Во имя Господа.
И на глазах перепуганных братьев из Жерри в свете слабого зимнего солнца последний монах Сан-Пере дел Бургал, другой человек, новый, потративший столько лет на обретение душевного покоя, получил от человека с благородным лбом удар кинжалом в грудь. Тот вложил в этот удар всю накопленную ненависть. И, следуя предписанию святой инквизиции, тем же самым кинжалом благородный рыцарь отсек ему язык и положил в шкатулку слоновой кости, которая сразу окрасилась красным. Затем, вытирая сталь листьями ореха, объявил двум испуганным монахам:
– Этот человек не имеет права лежать в освященной земле.
Он обвел окрестность холодным взглядом. И кивком показал в другую сторону от обители:
– Там. И никакого креста! Такова воля Божия!
Видя, что монахи так и стоят, скованные ужасом, человек с благородным лбом встал перед ними, едва не наступив на неподвижное тело фра Жулиа, и презрительно бросил:
– Заройте эту падаль!
Дочитав до конца – до подписи аббата Делигата, отец бережно сложил документ и сказал:
– Прикасаясь к таким пергаментам, словно прикасаешься к самой эпохе, тебе не кажется?
И я дотронулся до пергамента. Теперь у меня ныли от боли все пять пальцев. Удар, полученный от отца, был очень болезненный и унизительный. Пока я пытался справиться с подступившими слезами, отец совершенно невозмутимо отложил лупу и спрятал древний документ в сейф.
– Ужинать! Шевелись! – скомандовал он. Вот и все, никакого дружеского союза с сыном, научившимся читать на средневековой латыни.
Прежде чем мы дошли до столовой, я успел утереть пару предательских слезинок.
Родиться в этой семье было непростительной ошибкой, да. А ведь еще не случилось ничего действительно серьезного.
– Ну а мне нравился герр Ромеу.
Думая, что я сплю, они говорили, не понижая голоса.
– Ты не знаешь, о чем говоришь!
– Конечно! Я же вообще ничего не знаю. Знаю только, как тащить на себе весь дом.
– Я всем жертвую ради Адриа!
– Неужели? А что делаю я? – ироничный, холодный голос мамы. И, несколько сбавив тон: – Будь так любезен – не кричи!
– Это ты кричишь!
– Я ничем не жертвую ради сына, да?
Тяжелая, плотная тишина. Отец напряженно думает.
– Ты тоже, конечно.
– Спасибо, что признал это.
– Это само собой разумеется, к чему еще говорить?
Я взял шерифа Карсона, подозревая, что мне понадобится надежная психологическая поддержка. А еще позвал Черного Орла – на всякий случай. Рассерженные голоса стихли, и я приоткрыл дверь своей комнаты. Похоже, совершать опасное путешествие на кухню за пустым стаканом не придется. Теперь стало слышно лучше. Черный Орел поздравил меня с удачной идеей. Шериф Карсон молча жевал то, что я считал жевательной резинкой (но это был табак, конечно).
– Это неплохо, что он учится играть на скрипке, весьма неплохо.
– Ты что, ищешь оправдания для моей жизни?