Вот так просто отец вывернул все наизнанку и показал, что я учусь играть на скрипке по его воле, а не потому, что этого хотела мама. Вот так просто отец распоряжался чужими судьбами. Но меня в тот момент переполняли эмоции и я не очень вслушивался в эти рассуждения, завершенные ужасным «и не важно, нравится ли тебе музыка».
– А какого она года? – спросил я.
Отец показал мне на правую эфу. Laurentius Storioni Cremonensis me fecit 1764[87].
– Позволь мне ее подержать!
– Нет. Ты можешь думать об историях, связанных с этой скрипкой. Но не трогать ее.
Иаким Муреда пропустил две повозки и людей, которые двигались к Лаграсу под предводительством Блонда из Казильяка. Он отошел от дороги, чтобы облегчиться. Несколько мгновений покоя. Вдалеке виднелись медленно движущиеся повозки с древесиной, силуэт монастыря и стена, разрушенная ударом молнии. Три лета он прятался в Каркассоне, скрываясь от злобы жителей Моэны. А теперь его судьба была готова сделать очередной поворот. Он привык говорить на певучем окситанском наречии. Привык не есть сыр каждый день. Но к чему ему никак не привыкнуть – так это к отсутствию лесов и гор; то есть они были, но где-то в отдалении, так далеко, что казались ненастоящими. Муреда делал свое дело под кустом и внезапно понял, что соскучился не столько по пейзажам Пардака, сколько по отцу и всей семье: Агно, Йенну, Максу, Гермесу, Йозефу, Теодору, Микура, Ильзе, Эрике, Катарине, Матильде, Гретхен и маленькой Беттине, подарившей ему свой медальон с Божьей Матерью, покровительницей дровосеков Пардака, – чтобы он не чувствовал себя одиноким. По щекам Муреды потекли слезы – так сильно он затосковал по своим. Он вытащил медальон из ворота рубахи и принялся рассматривать: Пресвятая Божья Матерь с Младенцем под сенью ели, напоминавшей ему о таком же дереве над потоком Травиньоло в родном Пардаке.
Ремонт стены был сложным делом, поскольку сначала следовало разобрать большой кусок явно ненадежной кладки. За несколько дней он построил внушительные деревянные леса. Ему прислали в помощь плотника, брата Габриэля, чьи руки походили на медвежьи лапы, когда нужно было разрушать и колотить, но становились легче пера, когда дело касалось тонкой работы по дереву. Они поняли друг друга с полуслова. Говорливый монах сказал: как это ты понимаешь дерево, если ты не плотник, а Иаким, впервые за все это время перестав опасаться за свою жизнь, ответил: потому что, брат Габриэль, я не плотник, но – рубщик дерева, я – знаток поющей древесины. Мое дело – заставить дерево петь, выбрать то дерево и ту часть ствола, из которых мастер-лютье[88] сделает хороший музыкальный инструмент – скрипку, виолончель или что-то еще.
– А что ты сделал, работая на настоящего мастера, дитя Божье?
– Ничего. Это сложно.
– Ты сбежал, чего-то страшась.
– Ладно, я не знаю.
– Я не тот, кто должен указывать тебе на это, но все же берегись, если бежишь от самого себя.
– Нет. Думаю, нет. С чего бы?
– Потому что того, кто бежит от себя самого, всегда преследует тень врага и нет ему покоя до самой смерти.
– Твой отец – скрипач? – спросил меня Бернат.
– Нет.
– Хорошо, я… Но эта скрипка – моя, – подвел он итог.
– А я и не говорю, что не твоя. Я только сказал, что ты принадлежишь скрипке.
– Ты говоришь странные вещи.
Мы замолчали. Слышно, как Трульолс повышает голос, заставляя умолкнуть сфальшивившего ученика.
– Какой кошмар, – сказал Бернат.
– Ага. – Молчание. – Как тебя зовут?
– Бернат Пленса. А тебя?
– Адриа Ардевол.
– Ты за «Барсу»[89] или за «Эспаньол»?[90]
– За «Барсу». А ты?
– Тоже.
– Ты собираешь вкладыши?
– С машинами.
– Вот черт! У тебя есть серия с «феррари»?
– Нет. Ее ни у кого нет.
– Хочешь сказать, что такой не существует?
– Отец говорит, что нет.
– Вот ведь черт! – Расстроенно. – Скажи?
Оба мальчика замолчали, размышляя о серии из трех вкладышей с «феррари» Фанхио[91]. Которых, может, и не существовало вовсе. И от этого сосало под ложечкой. А двое мужчин – тоже молча – смотрели, как стена монастыря в Лаграсе поднималась вверх благодаря надежным лесам, сооруженным Иакимом. Спустя какое-то время монах спросил:
87
«Лаурентиус Сториони Кремонец меня сделал 1764»
89
90
91
«Ferrari D50», на которой выступал один из лучших гонщиков «Формулы‑1» – Хуан Мануэль Фанхио.