Близкие друзья умеют ссориться и мириться и знают, что не надо говорить друг другу все до конца. Возможно, потому, что твой друг может в ответ дать тебе затрещину. Так говорил Адриа тридцать пять лет назад, и Бернат прекрасно помнил это до сих пор. Будь проклята эта жизнь, которая преподносит нам столько смертей.
– Извини, но я… Конечно, ты можешь продолжать!
– Несколько месяцев назад мне диагностировали дегенеративные процессы в мозге. И болезнь прогрессирует.
– Вот дерьмо!
– Да.
– Ты мог бы мне сказать.
– И что? Ты бы меня излечил?
– Я твой друг!
– Потому я к тебе и обратился.
– Ты можешь жить один?
– Ко мне каждый день приходит Лола Маленькая.
– Катерина.
– Ну да. И остается довольно долго. Оставляет мне готовый ужин.
Адриа показал на стопку бумаг и сказал: кроме того, мой друг – писатель.
– Несостоявшийся, – сухо заметил Бернат.
– Это ты так говоришь.
– Еще бы я так не говорил! Ты же все время это подразумевал, черт возьми!
– Я всегда тебя критиковал, ты знаешь, но никогда не называл несостоявшимся.
– Но ты так думал.
– Ты понятия не имеешь, что у меня внутри, – сказал Адриа, внезапно рассердившись и хлопнув себя по лбу ладонью.
– Я уже давно не публикуюсь.
– Но писать не перестал, да?
Тишина. Адриа настойчиво продолжал:
– Не так давно ты объявил, что пишешь роман. Так или нет?
– Еще один провал. Я его бросил. – Он глубоко вдохнул, выравнивая дыхание. – Ладно. Чего ты хочешь?
Адриа взял бумаги со столика и какое-то время рассматривал, словно впервые. Потом посмотрел на Берната и протянул их ему. Это была толстая стопка листов, исписанных с двух сторон.
– Нужно только то, что с этой стороны.
– То, что написано зелеными чернилами?
– Да.
– А с другой? – Он прочел заголовок: – «Проблема зла».
– А, это ничего. Так, баловство. Полная ерунда, – неловко улыбнулся Адриа.
Бернат рассеянно провел пальцем по стопке, словно перелистывая. И пытаясь вглядеться в сложную вязь почерка друга.
– Что это? – спросил он, наконец поднимая голову.
– Не знаю. Моя жизнь. Моя жизнь и прочие придумки.
– Так ты… Я и не знал, что ты пишешь.
– Теперь знаешь. И больше никто.
– Хочешь, чтобы я сказал свое мнение?
– Нет. Хорошо, если ты мне скажешь свое мнение. Но… Я прошу… я умоляю тебя набрать этот текст на компьютере.
– Ты так и не освоил тот, что я тебе дал.
Адриа сделал извиняющийся жест:
– Я занимался с Льуренсом.
– И это тебе ничуть не помогло. – Он перевел взгляд на стопку листов. – То, что зелеными чернилами, без названия, как вижу.
– Потому что я не знаю, как назвать. Может, ты мог бы мне помочь?
– Тебе нравится? – Бернат приподнял рукопись.
– В данном случае не имеет значения, нравится мне или нет. Кроме того, это первый раз, когда…
– Ты меня удивляешь.
– Я сам удивлен. Но я должен был это сделать.
Адриа откинулся в кресле. Бернат еще раз провел пальцем по краю стопки и оставил лежать на столике.
– Расскажи, как ты? Я могу что-то сделать…
– Нет, спасибо.
– А как ты себя чувствуешь?
– Сейчас – ничего. Но процесс пойдет дальше. Может случиться, что…
Адриа, размышляя – говорить или нет, смотрел поверх головы Берната на стену, где висела фотография двух друзей с рюкзаками за спиной, из тех времен, когда на голове у них были волосы, зато в животе – пусто. Они снялись в Бебенхаузене: молодые и еще не разучившиеся улыбаться в камеру. А наверху, на самом почетном месте, как в алтаре, висел автопортрет Сары. Адриа сказал шепотом: