— Джон Уэйн умер.
— Кто? Джон Уэйн? Герой?
— Да.
— Значит, Джон Уэйн умер. «Дилижанс». «Рустер Когберн». Настоящий мужчина. Герцог.
— Он умер.
— Это ужасно.
— Да, ужасно.
— Но он незаменим.
— Да, незаменим.
— Но как он мог?
— Мог что?
— Умереть.
— То есть не из числа ли он тех?
— Тех каких?
— Вечно живых.
— Да… да… Именно так, думаю… Где-то там наверху…
«У Золотого озера»
Этот сценарий был чисто театральным. Я приехала в Уилмингтон, штат Делавер, чтобы просмотреть его вместе с Ноэлем Уиллманом. (Он поставил несколько пьес с моим участием, например «Сущность гравитации».) Главные герои, которым лет по пятьдесят, слишком сосредоточены на своем возрасте и начинающемся старении. Это была хорошая пьеса. В то время, когда я пыталась пробить пьесу в кино, ее открыла для себя и Джейн Фонда; она пришла к выводу, что это поистине великолепная находка: ведь ее отец, Генри Фонда, может сыграть роль отца, сама она — роль дочери, а я — матери. Я согласилась. И она все устроила. Снимал картину Марк Райделл.
Натурные съемки — на Сквэм-Лейк, Нью-Гэмпшир. Хэнк — в одном доме Мида, я — в доме матери Мида. А киноаппаратура — в еще одном доме Мида, в лесу. И все рядом с озером. Дома были все очень красивые. Находясь рядом с водой, я смогла каждый день купаться, что и делала утром и вечером. Это такое прекрасное занятие. Еще в детстве меня загоняли каждое утро под холодный душ. Я до сих пор купаюсь — и зимой и летом. В Фенвике я иду по заснеженному лугу, мои ступни мерзнут, бедные. Но я вхожу в воду. И погружаюсь с головой. Делаю один гребок, другой, плыву, потом выныриваю. Наверх по лесенке.
Как бы там ни было, проект этот был замечательный, и реализовывать его было одно удовольствие. Джейн и Хэнк плели сложную вязь взаимоотношений отца и дочери, им надлежало как-то разрешить их. Амбициозный отец и амбициозная дочь разрешают свои проблемы с помощью амбициозного друга. Всем нам было хорошо. Эпизоды было приятно играть. Джейн нравилось, когда я наблюдала сцены, в которых она играла вместе со своим отцом. Почему, я так и не поняла.
Дом, в котором я жила, стоял на самой высокой точке в округе, и я часто видела, как Генри Фонда совершает свой ежевечерний моцион вдоль ограды моей усадьбы. И у меня невольно возникал вопрос, о чем он думает. Он хорошо рисовал. Мне не доводилось видеть, чтобы он хоть раз вышел на прогулку в пляжном костюме: он был всегда подчеркнуто строго одет. Походка — размеренная, взгляд — сосредоточенный: казалось, мыслями он где-то очень-очень далеко. Генри Фонда был не очень общительным человеком. У меня никогда не было ощущения, что я его хоть сколько-нибудь знаю. Он никогда не был расположен к разговору, да и я тоже.
Странная это вещь — играть с кем-нибудь некое действо. Поневоле устанавливаются некие незримые связи с партнером. Потом съемки заканчиваются. Возможно, вы уже никогда больше не встретитесь с этим человеком. Но люди, особенно те, кто пишут статьи и книги, спрашивают: «Каким (или какой) он (она) был (была)?» А я не знаю. Я действительно не знаю их или чего-либо о них. Интересно, так ли и у других актеров? Мой отец всегда советовал во взаимоотношениях с коллегами по работе ограничиваться формальными связями. Должна сказать, что я следовала его совету. Но, оглядываясь в прошлое, я спрашиваю себя, действительно ли я похожа на него. Не очень-то склонного к скоропалительной дружбе.
Если вы член большой семьи, всегда найдется, с кем поиграть в гольф, теннис, с кем сходить на прогулку или в кино. Никогда нет нужды «искать компании», так сказать.
В начале съемок я подарила Хэнку старую шляпу Спенса. Он был большим поклонником Спенсера, и я полагала, что это доставит ему удовольствие. Позже, в конце съемок, он подарил мне рисунок, на котором были изображены три шляпы — шляпа Спенсера посередине. Это было так трогательно. Мне было очень приятно, что он сподобился проявить такое усердие. Потом я обнаружила, что рисунок наводит на меня грусть — ведь Спенсера уже нет и Хэнка тоже нет. Поэтому я подарила рисунок Эрнесту Томпсону, написавшему сценарий «У Золотого озера». Это был его первый большой успех.
В сценарии глубоко исследовались взаимоотношения между мужем и женой, действительно любящими друг друга. Хэнк и я были в нужном — зрелом — возрасте, поэтому нам не нужно было «играть» старость. Она наваливается на человека неожиданно. Внезапно вы чувствуете, что ваша весна ушла. Ваша весна в смысле подвижности. Теперь — старушкой — вы не вскакиваете со стула. Вы «поднимаетесь». То есть совершаете абсолютно иное действие. Генри утратил весну чуточку больше, чем я в то время, когда мы делали картину, и мы очень легко пришли к взаимопониманию. Чудесный партнер — очень истинный — очень органичный. Он глубоко трогал меня в сцене гибели. По большому счету это вообще не было «игрой». Я несказанно рада, что его удостоили премии. Думаю, ему было очень приятно. За свою профессиональную карьеру он сделал несколько поистине чудесных работ.
Его дочь Джейн тоже была отменно хороша. Нам с ней нравилось играть вместе. Однажды на съемке Джейн нужно было прыгнуть с вышки в воду, исполнив заднее сальто. Я давила ей на психику, говоря: «Если не можешь, я сделаю это за тебя. Это один из моих коронных номеров». Можете быть уверены — она сделала это сама.
Картина имела успех.
Шекспир
Я люблю вставать рано и работать с утра и днем. Спать я люблю вечером. Но чтобы пробиться в своей профессии, приходилось играть спектакли по вечерам. Потом, ради поддержания собственного тонуса, я отправлялась на гастроли, когда цифра кассового сбора опускалась ниже определенной черты.
Потом Шекспир поднял свою страшную главу.
В ту пору, в конце сороковых, я сдружилась с Констанс Колье. Констанс воспитывалась в Лондоне на Шекспире. Шекспира я познавала с ее помощью. Было ужасно интересно, и я решила сыграть в «Как вам это понравится». Театр «Гилд» проявил интерес, а мой друг Майкл Бентхолл, в ту пору возглавлявший в Англии «Олд Вик», взялся поставить спектакль. Это была красивая постановка, декорации к которой создал Джеймс Бейли, друг семьи Бентхолла. Спектакль игрался в нью-йоркском театре «Корт» и 148 представлений шли при аншлаге. Орландо играл Уильям Принс, а Жака — блестящий актер Эрнест Тезигер. Мне говорили, что я в порядке. То есть как бы намекали, что наполовину провально, наполовину похвально. Просматривая рецензии той поры, которых я тогда не читала, понимаю, что я раздражала критиков. Я понравилась им в «Филадельфийской истории», но в Шекспире… Ну… как бы это… Словом, думали примерно так: «Набралась нахальства сыграть это». Я действительно работала над собой как пчелка, изучала материал, и Констанс здорово мне в этом помогла, и это было здорово. Во всяком случае, я получала истинное наслаждение от работы над этим спектаклем.
После Нью-Йорка мы совершили продолжительные гастроли по Соединенным Штатам. Мы хорошо заработали и вроде бы понравились — публике, критикам. Я многому научилась.
В 1952 году я сыграла в «Миллионерше», поставленной опять-таки Майклом Бентхоллом. Мы отыграли десять недель в Лондоне, сделали летний перерыв, а потом еще десять недель отыграли в Нью-Йорке.
Позже, в 1955 году, я сыграла на сцене «Олд Вик» в «Венецианском купце», «Укрощении строптивой» и в «Мере за меру» с Робертом Хелманном, постановка Майкла Бентхолла. В течение шести месяцев мы гастролировали в Австралии: Сидней, Мельбурн, Аделаида, Перт и Брисбейн. Гастроли были очень интересными и прошли с огромным успехом.
Австралия — восхитительная страна. Чудесный климат, прогулки, купания, дикие цветы, много-много цветов, совсем не похожих на те, к которым привыкли мы. Я видела все, что можно было увидеть, и с удовольствием побывала бы там еще раз. Удивительные птицы, удивительный животный мир.