Чувствуется, что некоторые много раз рассказывали соседям, может, детям (новым детям – об их убитых сестричках, братиках). Но тут приехали к ним незнакомые люди издалека, с разными аппаратами, и просят вспомнить всё и как можно более подробно, а соседи тоже здесь, слушают, что не раз уже слышали или даже сами своими глазами видели: и дополнят, и напомнят…
И тогда бывает, что включается как бы еще одна «секция» человеческой памяти: о тех ночах без сна, когда ты снова и снова это представлял, видел, вспоминал – всё до мелочей.
…Как соседка, видя немцев, что окружили деревню, и услышав крик: «И нас убьют!» – вдруг сказала своему восьмилетнему мальчику: «Сынок мой, сынок, что ж ты в эту резину обулся? Твои ж очень будут ножки долго гореть. В резине».
(Анастасья Илларионовна Касперова. Борки Кировского района.)
…Или как люди сидели, спрятавшись в жите, а убийцы бегали, искали их, а каски звенели о колосья…
(Пётр Николаевич Малащенко. Лозки Калинковичского района.)
…Или как, перестреляв соседнюю деревню, каратели укрылись от дождя, став под стреху, стоят вдоль двух стен, а в хате той – люди, и слышат, как твёрдо каски немцев стучат о стены…
(Алена Григорьевна Жарченко. Рудня Россонского района.)
…Как думалось среди убитых, как боялись те, которых пуля миновала: «Снег на убитых не тает, а на мне – тает. Заметят!..» Или: «Почувствовал я дрожь от холода и думаю: увидят!..»
Память снова и снова поднимает из своих глубин то, что поразило самого человека неожиданностью, жутким несоответствием всем обстоятельствам.
Еве Тумаковой из деревни Красница Быховского района очень уж запомнилось, как она, тогда ещё подросток, увидев, поняв, что убивают всех подряд: «…в дом вскочила растерянная, понимаете. А мысли такие… Ещё жить думалось. Лежал узелок одёжи, дак думаю: «Возьму я хоть узелок, сожгут же, дак переодеться не во что, я ж в одной одёжке». А тогда думаю: ещё посмеются, скажут: «Убивают, а она узел какой-то!..»
И сегодня помнит, как странно тогда вела себя, как странно думалось ей. Каждую мысль о собственной мысли помнит.
Услышав в деревне Курин на Октябрьщине сказанное вскользь Матруной Гринкевич, что девчата, спасаясь от смерти, несли с собой большое зеркало, гляделись в него (девчата же, по семнадцать!), мы ещё раз спросили об этом: «Так и было – с зеркалом убегали?»
«…Вы про то зеркало спрашиваете? Ага, это когда сожгли Хвойню, дак наши люди все выехали в лес. Побыли до вечера в лесу, и – холодно. Я говорю:
– Пойдёмте, девки, додому, ничего не будет!
Нас было трое. Ну, шли мы уже дорогою, взяли в лесу большое зеркало – ведь это ж девки, нам не надо, чтоб чего-нибудь там набрать, а в зеркало бы посмотреться… Ну, мы шли, на горке остановились, дак уже рассказывали подводчики, что немцы видели, как мы смотрелись в зеркало…»
Такое человек помнит и не может не запомнить навсегда. Потому что это было за шаг до смерти, когда всё приобретает особенный масштаб и особенный смысл.
Фашизм, его реальное лицо, реальность его планов такие, что природа человеческая отводит свои глаза от всего этого. Ужас такой, что люди вдруг… засыпали. (То, что называют «запредельным торможением». Психика человека, спасаясь от срыва, от помешательства, отключается.)
Про этот внезапный сон нам столько раз говорили, столько людей рассказывало…
«…Ну, мы все поползли по картошке в жито… Мужчины, уже на фронте были которые, понимают, говорят:
– Ну, это уже убивают.
Слышно, что выстрелы, а потом дали гудки. Мужчины говорят:
– Ну вот, сейчас будут жечь деревню.
Вопрос: – А вы в жите?
– А мы в жите сидим.
Вопрос: – В жите они не искали? Из хаты в хату ходили?
– Не, не искали. Из хаты в хату. Може, ближе где искали, а нас – никто. Только было такое тяжёлое… Страх, спать хотелось. Ну, а когда уже запалили…
Вопрос: – Спать хотелось?
– Ну, от страху. Так вот от страху спать хотелось! Знаете, на нас ветер шёл, этот дым, понимаете, такое мятное… Люди ж горели, запах тяжёлый был…»
(Ева Ивановна Тумакова. Красница Быховского района.)
Природа «отводит глаза» – человек внезапно засыпает. Часто в самый опасный момент.