Таково было положение вещей в Москве, когда я выехал на Урал.
Когда я вспоминаю о своем пребывании на Урале, один эпизод выделяется из всех остальных. Он прямо связан с грандиозной кампанией по обману общественного мнения, проводившейся по всей стране, по приказу из Москвы, этот частный случай обмана был проведен так нагло, что до сих пор «великая победа на Ново-Трубном заводе» приводится, как пример чудес, совершаемых «социалистическим энтузиазмом». Как я уже говорил выше, Ново-Трубный комбинат находился ряд лет в глубоком прорыве и выполнял свои производственные планы только на 35–40 процентов. После прибытия новой администрации, вербовки большого контингента рабочих из числа заключенных и сверх-человеческой работы всего персонала завода в течение нескольких месяцев, выпуск продукции был повышен до 80–85 процентов и прославлялся в Наркомате и на страницах «За Индустриализацию», как большой успех. Но сейчас кому то в Москве пришла мысль о том, чтобы мы повысили свои планы, т. е. подняли продукцию еще на двадцать с лишним процентов. Дело началось с шумного приезда к нам бригады активистов из Москвы, с инструкциями ввести стахановские методы на нашем заводе. Где есть желание, там находится и способ. Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики. Добьемся этого дружной работой. Сплотимся вокруг нашего вождя и учителя, товарищи…
Перед от'ездом из Москвы бригада толкачей была принята комиссаром Лазарем Кагановичем, в присутствии представителей прессы. Они прибыли в Первоуральск, снабженные чрезвычайными полномочиями и сверкая полным невежеством в наших проблемах. Ритм производства, который я наладил с таким трудом, был немедленно сломлен. Бригада созывала массовые митинги и технические заседания и подвергала нас длительной агитационной накачке. Стены наших цехов и конторы, столовых и клубных помещений покрылись лозунгами. Больше никто не говорил: все кричали. Рабочие пожимали плечами и ничего не говорили обо всем этом шуме. Но инженеры и администрация сходили с ума. Только вчера нас поздравляли за достижение 85 процентов, — теперь от нас требуют уже 100. Мы сгибались под возложенным на нас грузом. Директор Осадчий ходил с вытянутым лицом.
«Мы должны сделать что-то решительное, Виктор Андреевич», вздыхал он. «Московская пресса поднимает большой шум по поводу этого стахановского спектакля и мы просто не можем потерпеть неудачи. Дело идет о моей и вашей голове».
Осадчий был типичным экземпляром заводского руководителя в нашей стране. Политик в нем всегда преобладал над инженером. Официальное одобрение интересовало его больше, чем действительная продукция; рекорды более, чем качество. То, чего ему нехватало в технических познаниях, он более чем уравновешивал «важными связями» в соответствующих инстанциях, это был сибарит с большой склонностью к свердловским девушкам.
«Но что мы можем сделать?» ответил я. «Вы знаете так же, как и я, что из завода невозможно выжать больше того, что мы уже получаем. Громкие слова не могут заменить инструментов и металла».
Но Осадчий был воодушевлен блестящим планом. Он попросил меня дать ему подробные сведения о готовых трубах, лежавших на наших складах. Оказалось, что их было значительное количество. Так, например, имелась продукция, выработанная в предыдущие годы по специальным заказам. Я дал ему цифры.
Только позже я узнал, зачем ему была нужна эта информация и пришел в ужас. Осадчий, по согласованию с бригадой, послал специального агента в Москву, который вошел в секретное соглашение с Кожевниковым, теперешним начальником Главтрубостали. Кожевников, в свою очередь, заключил соглашение с Главметалснабом. Наш агент вернулся в Первоуральск с пакетом заказов на различные типы труб для разных предприятий страны. По удивительному совпадению, все эти заказы точно подходили к тем типам труб, которые лежали на наших складах. Нам нужно было только их почистить, смазать, запаковать и — причислить к нашей текущей продукции.
Это было откровенное жульничество. Но Осадчий, городской и областной комитеты партии, члены бригады, короче все, были в восхищении. И каждый делал вид, что он слеп. Только чекисты ухмылялись себе в кулак, зная, что этот обман отдавал в их руки головку нашего завода и всей области. Победа — не только 100 процентов, но любой процент, которого бы мы пожелали — была в наших руках.
Начался великий месяц, июнь. С самого начала ежедневная продукция была на блестящем «стахановском» уровне. «Продолжайте хорошую работу!» подстегивали нас телеграммы из Москвы. Мы это и делали; но ни слова не было сказано о том, что в некоторые дни более 25 процентов нашей продукции состояли из труб, взятых со склада. Мастера и рабочие, конечно, не были одурачены. Они читали ежедневные и недельные сводки… но они знали правду. Когда месяц подходил к концу, удовольствие заговорщиков начало смешиваться с беспокойством. Они были несколько испуганы своим делом, в частности тем большим шумом, который их «успех» вызвал в прессе и радио. Каждый из них понимал, что в один прекрасный день весь этот трюк может пасть на их головы, как «обман партии и правительства». Они сплотились — московские члены бригады и местные руководители — в чувства общей вины.
Я решительно отказался втянуться в их круг. Я решил, что, принимая все во внимание, я буду в большей безопасности, если не приму участия в этом жонглировании цифрами. В частности, я понимал, что искусственно высокие цифры продукции в июне создадут для меня невозможный стандарт на следующие месяцы. Поэтому, когда приближался конец стахановского месяца, я собрал все необходимые документы и написал полный доклад, разоблачая эта жульничество. Я адресовал его наркому Кагановичу, Кожевникову и Главтрубостали, Осадчему и товарищу Довбенко, секретарю первоуральского горкома, оставив себе копию, как гарантию для будущего. Осадчий и Довбенко были потрясены. Они немедленно телефонировали своим сообщникам в Москву, в Главтрубосталь, как я узнал. Уверенные в поддержке сверху, они вызвали меня в горком.
«Вы сошли с ума, Кравченко», орал Довбенко. «Все идет превосходно, Каганович в восторге от нашего успеха, а вы хотите сорвать всю нашу работу. Какое значение имеет, что мы сделали тот или иной трюк, когда цель заключается в том, чтобы поднять дух рабочих масс? Разве у вас нет чувства долга?»
Он в гневе шагал по своему кабинету, Осадчий кусал губы, чтобы сдержать брань. «К сожалению, я не согласен с вами», сказал я. «Я не принимал участия в этом плане и я не собираюсь разделять ответственность. Я предупреждаю вас, что после того, как весь этот шум заглохнет, мы опять вернемся к старому уровню продукции и нас будут винить за то, что мы не сохранили июньского уровня». «Чорт возьми, мы пройдем по этому мосту, когда мы дойдем до него», заявил Довбенко. «Вы ступаете на опасный путь, Кравченко, ставя ваше мнение выше всех остальных. Вы дискредитируете бригаду, присланную Наркомом, членом Политбюро. Это игра с огнем».
«Иногда сверх-честность является сверх-глупостью», вставил Осадчий. «Мы должны иметь немного здравого смысла».
Я отказался взять назад свой доклад.
Скоро великий месяц окончился с великолепной общей продукцией в 114 процентов! Москва, Свердловск, Первоуральск ликовали. Сообщения о «великолепном триумфе Ново-Трубного завода» переполняли прессу. На утро первого июля я получил телеграмму из Москвы:
«Приветствуем с вашей большой победой. Разделяем ваше счастье. Уполномачиваем вас выдать премии отдельным рабочим. Уверены, что план будет теперь регулярно перевыполняться».
Корреспонденты летали из Москвы и мчались на автомашинах из Свердловска, чтобы описывать чудо стахановского движения. Ново-Трубный, который еще недавно держался вредителями на 35–40 процентах, теперь гордо высился на 114 процентах под руководством его преданного нового большевистского начальника, товарища Кравченко! Делегации с других заводов Первоуральска прибывали, чтобы приветствовать их победоносных товарищей. Везде была радость, но в моем сердце было отчаяние. Против моего желания, меня делали участником этого жульничества и заставляли принимать за него благодарность и награды. За закрытыми дверьми с помощью моих трех заместителей и главного бухгалтера, я вывел действительную продукцию этого месяца. Без таинственной «продукции», взятой со складов, мы имели 88 процентов, т. е. немного больше нормального. Во время этого печального упражнения в арифметике меня раз десять отвлекали дальними звонками, с приветствиями. Сыпались приветственные телеграммы; одна из них была от самого Кагановича. В эту ночь я начал работать над подробным докладом о жульничестве, адресованном Кагановичу.