– Мой Оливер? – дрогнул бровью дядя Вилли. – Кто это?
– Что значит – кто это?! – даже растерялась я. – Тот, который следит за Ричардом. Он же Оливер?
– Ах, этот… – господин Стайн задумчиво пожевал губами, – забирай…
– А как? – я хлопнула ресницами. – Он меня, знаете, куда пошлёт?
– Догадываюсь. От меня-то ты что хочешь?
– Чтобы вы, как начальство, приказали ему перестать следить за Ричардом и вместо этого наняться лакеем во дворец. Мне для газеты нужен постоянный источник сплетен, понимаете?
– Именно для газеты? Лакей? Моника, это не самая удачная версия, придумай другую, – предложил мне этот невыносимый человек, – ты же умненькая девочка. Ты даже сумела сделать вид, что не подслушала наш с Синтией разговор…
– Моника? – бабушка удивлённо посмотрела на меня, а я почувствовала, что неудержимо краснею.
– С чего вы взяли, что я подслушивала? – я задрала нос и решила ни при каких обстоятельствах не признаваться.
– Ты так громко сопела, что не услышать было невозможно, – очень доверительно сообщил мне дядя Вилли, – но я не стал ничего предпринимать, так как считаю, что ты вправе знать.
– Знать что? – я смотрела исключительно на господина Стайна, так как леди Синтия нахмурилась и явно не одобряла откровенности своего друга.
– Что ты знаешь о своих предках, Моника? – вместо ответа неожиданно спросил дядя Вилли.
– Род Мэнсфилдов насчитывает несколько столетий, он достаточно древний, но я не сомневаюсь, что вы и без меня прекрасно знаете наше генеалогическое древо. Как бы не лучше нас самих…
– С Мэнсфилдами всё понятно, – как-то даже небрежно отмахнулся Стайн, – а с другой стороны? Что ты знаешь о предках своей матери? Я имею в виду твою настоящую мать…
Мне вдруг стало нечем дышать, и я, словно вытащенная на берег рыба, только открывала рот, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Получалось откровенно плохо, и Стайн протянул мне стакан с водой.
– Вильгельм, ну зачем так резко? – недовольно поморщилась леди Синтия. – Разве нельзя было на время забыть, что ты не с подозреваемыми, а с близкими людьми?
– Что вы хотите сказать? – спросила я, удивляясь, что смогла выдавить из себя хоть слово.
– Исключительно то, что сказал, – невозмутимо ответил господин Стайн, никак не реагируя на бабушкино недовольство, – и, судя по реакции, тебе нужны комментарии.
– Это вы очень деликатно выразились, – я каким-то запредельным усилием заставила себя думать и даже говорить, – я бы сформулировала иначе. Что. Всё. Это. Значит!?
– Моника, – подала голос леди Синтия, – я собиралась тебе рассказать…
– Когда? Лет через десять? – я чувствовала, что моей сдержанности надолго не хватит. – А тебе не приходило в голову, что я имею право знать?
– А ты не задумывалась о том, – голос бабушки стал жёстким, – что есть вещи, которых даже тем, кого они касаются, лучше не знать? Просто потому что так безопаснее?
– Но ведь не такие же важные! – воскликнула я, изо всех сил борясь с подступающей истерикой, и решительно спросила. – Кто моя настоящая мать?
– Не спеши, Моника, – неожиданно мягко сказал дядя Вилли, – жила же ты без этих сведений столько лет, наверное, можешь и ещё немного подождать?
– Вы издеваетесь, – я без сил откинулась на спинку кресла, – просто издеваетесь надо мной. Сначала говорите, что женщина, которую я всю жизнь называла мамой – не моя мать, а потом предлагаете подождать ещё?!
– Моника, – расстроенно вздохнула леди Синтия, – прости меня, моя дорогая!
– Но ты-то хоть моя бабушка? Или сейчас выяснится, что и папа мне не родной, но сказать об этом мне планировали лет через… много…
– Ты дочь моего сына, значит, моя внучка, – твёрдо сказала она, – даже если бы я не знала этого наверняка, на тебя достаточно просто посмотреть, чтобы понять, что ты – настоящая Мэнсфилд!
– Хоть это ладно, – я прикрыла глаза, – а что вы говорили о том, что во мне смешались три крови? Какие? Раз уж у нас тут такой интересный, хотя пока и не слишком откровенный разговор?
Бабушка перевела взгляд на господина Стайна, мол, давай, ты же хотел правды, тебе и карты в руки.
– Твоя мать, – господин Стайн даже не дрогнул, произнося эти слова, а меня они резанули по сердцу. Не могу сказать, что леди Иоланта, жена отца, та, кого я привыкла считать и называть мамой, относилась ко мне как-то не так. Нет, она просто была безразлична, точно так же, как была равнодушна ко всему, что вносило хоть малейшее волнение в её уютный внутренний мир. Она никогда не спорила с отцом, не перечила ему, не пыталась отстаивать свою точку зрения, а лишь робко улыбалась и, склонив голову, уходила к себе. – Твоя настоящая мать, Моника, происходила из древнего магического рода, из тех, чьи имена выбиты на стенах старой пещеры.