Есть одно важное наблюдение, заслуживающее особого разговора, но связанное и со сказанным только что. Писатель не должен слишком хорошо, чересчур хорошо знать свой материал. Если писатель знает материал «слишком» — он переходит на сторону материала и теряет способность выступать от имени читателей, для которых он пишет (в смысле настоящего писательства, а не заказа). Читатели перестают понимать его. Связь нарушается. То, что казалось раньше важным (ему и его читателю), — сейчас кажется чушью, пустяками — и это не новое открытие, мир, в который о» может ввести читателя (это бывает всегдашней писательской задачей), а страна, где говорят на другом языке и думают по-другому. Драка из-за куска селедки важнее мировых событий — это простой пример «сдвига», «смещения масштабов». То, о чем сказано скороговоркой, походя, и автору понятно и близко (иное решение нарушает художественность словесной ткани, как примечания-сноски разрушают стихи) — для читателей требует подробного, постепенного, а главное — талантливого предварительного объяснения. Писателю же в это время такая подготовка кажется не нужной. Да и не всегда возможно объяснить. Таких примеров ты можешь сам представить бесчисленное количество.
Вот кое-что из того, что я тебе хотел сказать по поводу и твоего письма, и твоей рецензии.
Нине Владимировне — сердечный мой привет. О. С. — на даче, а Сережа — в Прибалтике. Жму руку.
В. Шаламов. Москва, 5 августа 1964 г.
Прошу прощения за машинку. Переписывать такое большое письмо нет сил, а черновики небрежны.
В.
* * *
Москва, 3 декабря 1964 г. Дорогой Борис!
По встретившейся срочной надобности сообщи мне, как можно скорее, имя и отчество Уманского (Яков Михайлович или Яков Моисеевич?), а также месяц и год его смерти. Буду очень, очень благодарен. О деньгах (долге) тебе думать не надо. Пусть это будет уплата в самую последнюю очередь.
Нине Владимировне сердечный привет.
Твой В. Шаламов.
И вот еще что. Нельзя ли купить в Магадане все, подобное «Географии Магаданской области», которую ты послал мне. Книжка эта — документ удивительный, очень мне нужный. Вот сочинения такого рода, а также все и всяческие мемуарные работы, вплоть до книжки Вяткина — тоже. Есть ли там что-нибудь путное? Хотелось бы приобрести. Не затруднит ли тебя просьба? Отвечай об Уманском быстрее.
В. Ш.
* * *
Москва, 15 декабря 1964 г.
Дорогой Борис. Спасибо тебе за письмо и сведения об Уманском[19]. Как часто бывает в рассказах, я угадал дочерей героя, угадал отношение их к отцу, хотя и не знал об этом ровным счетом ничего — все выдумал. Я написал рассказ «Вейсманист» — где — суть — в крепости духа, в надеждах, разбивающихся о жизнь, и т. д. Если бы я получил твое письмо раньше — кое-что, вроде грузинского языка и немытого стакана я бы мог вставить. Но рассказ уже написан. Исправлять его, переписывать — нет сил. Я никогда этого не делаю. Для сути рассказа герой должен умереть 4 марта 1953 года. Но и смерть в 51-м году тоже годится.
Желаю тебе здоровья. Пиши обо всем, что есть интересного в Магадане (или было).
Н. В. сердечный мой привет.
В. Шаламов.
Знал ли Уманскнй, что изобретен электронный микроскоп и хромосомная теория Моргана и Вейсмана была подтверждена экспериментально? Вот что было бы важно для рассказа. Напиши, пожалуйста.
В.
Конверт заклеен моей собственной рукой, чтоб «не пропадало доброе», как говорили в старину.
В.
* * *
Москва, 26 декабря 1964 г.[20]
Дорогие Нина Владимировна и Борис, поздравляю вас с Новым годом, желаю, чтобы позитивные начала нашей текущей жизни укрепились окончательно и бесповоротно. Желаю здоровья, сил. Желаю оставить Дальний Север и переехать в Москву в 1965 году — весной, конечно.
Борис. Твоя мама звонила недавно и говорила с О. С. Ты не получил ответа на свое письмо об Усманском. Я послал ответ за несколько дней до звонка твоей мамы. Сейчас план того рассказа несколько изменился (рассказ сейчас на научной консультации) и если потребуют переделки — я внесу все изменения, которые можно и должно внести по тем материалам, которые есть в твоем письме. Сердечно благодарю. Нельзя ли мне прислать (заказным письмом?) несколько фотографий писем . Сейчас настал момент, когда придется эти письма отсылать в журналы.
Твой В. Шаламов.
О. С. и Сережа поздравляют вас с Н. Г. и шлют вам обоим привет.
В. Ш.
* * *
Москва, 14 января 1965 г.
Дорогой Борис!
Спасибо за книжную посылку. Не скрою, что подбор меня удивил. Мне ведь хотелось: описания географические, исторические работы, документы, дневники, записки, мемуары, исследования, все, что угодно, но не бессовестную болтовню господина Вяткина[21].
Из уважения к затраченному тобой труду по пересылке почтовой я просмотрел роман. Эту «книгу» написал подлец. Ведь печатались и Вронский, Галченко[22] — неужели все исчезло? Учебник географии был превосходным подарком, и я думал, что в издательстве есть и еще кое-что дельное. Рассказ «Вейсманист» я тебе покажу в Москве.
Разумеется, упоминая Вяткина в предыдущем письме, я думал, что это дневник, документ... Прошу прощения. Отрицательная оценка «романа» (о котором мои корреспонденты писали как о книге, в которой есть все, кроме правды) не желание получить из Магадана что-либо. Но построже, построже... Без новостей и рассказов.
В. Ш.
Н. В. сердечный мой привет. О. С. и Сережа шлют вам обоим свои добрые пожелания.
* * *
Москва, 1 марта 1965 г.
Борис, некоторое время назад звонила твоя мама — почему я тебе ничего не пишу... Но я тебе ответил на твое письмо и посылку. Мой скептицизм тебе не следует принимать всерьез — в конце концов — то, что тебе покажется интересным и полезным для меня — то и посылай. У меня вот такая к тебе просьба необычная. Небезызвестная Женя Гинзбург[23] выдает здесь себя не за то, кем она была, и мне хотелось бы получить от тебя разъяснение по этому поводу, справку хотя бы в виде впечатления Я ее и сам немножко помню и знаю, но очень мало. Привет Нине Владимировне.
Жду вас обоих в Москву.
Ваш, твой В. Шаламов.
Удивительная вещь. Никто из тех, кому я показывал присланную тобой ветку стланика — не представляют, не воображают себе это растение. Им легче химеры с собора Парижской богоматери вообразить, чем стланик. Большое спасибо тебе за подарок.
В. Ш.
* * *
Дорогие Нина Владимировна и Борис!
Прошу принять с добрым сердцем мою новую книжку «Дорога и судьба». Борис, пошли несколько лучших своих фотографий Магадана (бухты, моря, гор), какие ты считаешь лучшими. Все, что у меня было, я давно раздарил. Это надо сделать срочно. Фотография для книжки, как ты видишь, твоя.
С глубокой симпатией В. Шаламов.
Москва, 10 июля 1967 г.
Еще просьба. Купить в Магадане все экземпляры книжки О. Мандельштама «Разговор о Данте». Эту работу только что выпустило изд-во «Искусство». Но в Москве она продавалась час. И еще: если возможно, купи с десяток экземпляров моей книги — пригодится. В Москве ее в продаже нет.
* * *
Борис!
Вот тебе подарок от Надежды Яковлевны. Книжка Мандельштама вряд ли до Магадана дойдет. Здесь она продавалась час. Издание этой книги — первой работы Мандельштама за сорок лет — большое событие истории русской культуры.
19
Уманский Яков Михайлович, 1877 года рождения — врач широкого профиля, приехал в Дальстрой по договору, работал врачом в лагере. П1 доносу вольнонаемной медсестры, члена ВКП(б), Уманский был арестован и осужден «тройкой» НКВД к 10 годам лагерей за помощь моральную и материальную (хлеб, масло, сахар) бывшему православному священнику, заключенному, конечно. Срок свой отбыл полностью. В шестидесятые годы Шаламов написал рассказы «Вейсманист» и «Курсы», Персонажем и героем их является Уманский.
По просьбе Варлама, я в письмах подробно рассказал ему об Уманском — о внешности, характере, круге интересов, поведении в быту и т. д. В 1950—1951 годах в Магадане я жил с Уманским в одной комнате общежития медработников. У нас были теплые, дружеские отношения.
Уманский умер в 1951 году по дороге на работу. Он работал патологоанатомом Магаданской областной больницы.
Я очень переживал эту смерть. И впервые в жизни участвовал в похоронах.
20
В этом письме немного приоткрывается творческая лаборатория Шаламова.
Кроме того, в письме идет речь о «фотографиях писем», фотокопиях. Это письма Бориса Пастернака, писавшиеся в 1952-1953 годах Шаламову на Колыму. По тем временам для Пастернака это было смелым гражданским поступком. Шаламов понимал это и ценил.
Под большим давлением Варлама я переснял те письма в Москве в самых неподходящих условиях. Я предлагал сделать фотокопии в Магадане на самом высоком уровне. Варламу не хотелось расставаться с письмами. Проявлял и печатал я уже в Магадане. Негативы этих писем сохранились.
21
В. Вяткин — договорник, член ВКП(б), много лет руководил ремонтными мастерскими промышленного района. Единственной рабочей силой на Колыме были заключенные. На склоне лет Вяткиным написана книга «Человек рождается дважды». В ней кое-что рассказано и о заключенных. Книга не раскрывает всей правды о Колыме, ее трагедийном облике, о цене, заплаченной за освоение этого края. Книгу я прислал Варламу по его просьбе.
Резкие оценки и безапелляционность суждений — присущие Шаламову черты, к середине шестидесятых годов резко усилились.
22
Б. Вронский — геолог, приехавший на Колыму в 1931 году. Им написана серьезная документальная книга о колымском золоте с массой фотографий, описаний природных и климатических особенностей промышленного района. Книга называется «На золотой Колыме». (М., изд. «Мысль»). Книги Галченко я не помню.
23
Женя Гинзбург — Евгения Семеновна Гинзбург — автор автобиографической повести «Крутой маршрут», мать писателя Василия Аксенова.
В 1944 и 1945 годах я, Шаламов и Гинзбург одновременно находились в больнице Севлага на Беличьей. Я — в качестве фельдшера и операционного брата хирургических отделений, Шаламов — после выздоровления был оставлен в больнице культоргом, Гинзбург — в качестве сестры-хозяйки дома отдыха (оздоровительного пункта) для заключенных забойщиков прииска «Бурхала», в те годы передового прииска. ОП находился на территории больницы и в административном ей подчинении. Положение Женя Гинзбург было привилегированным: она жила при ОП одна в изолированной комнате с отдельным входом, питалась из «котла» отдыхающих, а не из общего больничного, как весь медперсонал. Продукты для отдыхающих отпускались по приисковым нормам первой категории! Ни один врач этой больницы не имел таких условий. Шаламов и я считали Гинзбург партийным фанатиком из элитарного слоя и сторонились ее.
Лагерную судьбу Жени мы знали. Она была более чем благополучной на фоне вопиющей трагедии ее соузниц по женскому лагерю.
В Москве, по словам Шаламова, Женя выдавала себя за лагерную страдалицу и страстотерпицу, каковой не была. Сохранившиеся групповые снимки медперсонала больницы красноречиво об этом свидетельствуют.