Утром в воздухе висели мельчайшие капли, создавая плотный прохладный туман. Листья на деревьях свисали почти вертикально под тяжестью капель, травинки пригибались к земле, от сырой почвы поднимался холод. Лучи восходящего солнца с трудом пробивались через густой туман. Данил несколько раз громко чихнул. Сейчас он жалел, что отказался от предложения Алекса погреть его. Это, конечно, не гарантировало, что он бы не заболел, но поспать бы наверняка удалось. Сегодня голова у него была тяжелой и, стоило ее повернуть, начиналось головокружение. Глубоко в носу все зудело и неприятно ворочалось, как от аллергии. По себе Данил знал — это значило, что скоро из носа польет. И ему очень повезет, если в этот раз все обойдется только насморком. Насморк был постоянным спутником Данила — он мог подхватить его даже от случайного порыва ветра. Избавлялся он от него разве что летом, но теперь придется терпеть его присутствие в своей жизни недели две как минимум. Болел Данил долго и тяжело. Он всегда знал, как умрет, — однажды просто простудится настолько сильно, что никакие настойки и отвары не помогут. Молодой организм пока справлялся с болезнями, хоть и с трудом, но когда он станет постарше, и его и так слабый иммунитет будет более подверженным болезням…
Данил поднялся, немного пошатываясь. Голова закружилась, и его повело в сторону. Он оступился, но тут же восстановил равновесие. Обошел дерево и уставился на Алекса. Тот бросил на него короткий взгляд из-под полуприкрытых глаз и улыбнулся краешком рта. Одежда на нем была совершенно сухой. Он высушил ее жаром собственного тела.
— Просто чихнул или начинаешь заболевать? — спросил Алекс. В его голосе слышалось легкое беспокойство.
— Заболеваю, — ответил Данил. Его голос стал ниже, и говорить было уже немного больно.
— А я ведь предлагал…
— Я не глухой, и память у меня хорошая, знаю, что ты предлагал. Это не значит, что я бы не заболел. Мне ничего не стоит подхватить простуду. Ну что, пойдем?
— Ты не голоден? Не ел почти сутки.
— Мы все равно не разведем костер — все сейчас мокрое и неясно когда высохнет.
— После такого ливня все будет сохнуть очень долго. Собираешься все это время голодать?
— Я неважно себя чувствую. Мне не особо хочется есть. Еще день могу и потерпеть.
— Уверен, что сможешь идти? — засомневался Алекс.
— Пока да. Потом может стать хуже. Так что пойдем, пока я в состоянии. Хватит сидеть.
— Ты не разболеешься еще сильнее из-за того, что проведешь весь день на ногах?
— Алекс! — раздраженно одернул его Данил. — Твоя чрезмерная забота в нашем положении совсем неуместна! У меня есть с собой немного лекарств. Может, и не разболеюсь.
Данил не особо верил в то, что говорил, но другого способа поднять Алекса не видел.
— Переоденься, — Алекс достал из-за спины мешок и вытащил из него абсолютно сухую сменную одежду Данила. Ту, которую он забрасывал на ветку, не особо надеясь, что она высохнет. Данил пришел в замешательство.
— Она сейчас должна быть мокрой. Это ты сделал?
— Да, нагнал жара в руки и высушил ее. Давай, — он протянул одежду Данилу. Тот зашел за дерево и быстро переоделся. Было приятно избавиться от тяжелой мокрой одежды, облепившей его, как паутина муху. Обувь Алекс тоже высушил, но Данил не думал, что она долго останется сухой.
Когда Данил показался из-за дуба, Алекс попросил его сесть перед собой. Данил не совсем понял, зачем, но опустился перед сидящим по-турецки Алексом. Тот притянул его ближе к себе и запустил очень теплую, почти горячую руку, ему в волосы. Данил удивленно распахнул глаза. Это было давно забытое чувство родом из детства — когда дед трепал его по голове. Для Данила прикосновение к голове всегда было очень приятным, хотелось потереться о ласкающую ладонь, как коту, и даже заурчать. Чувствовать прикосновение Алекса — человека, которого он знал еще так мало и вряд ли узнает лучше, было странно, но, на удивление, отстраниться не хотелось.
Данил понимал, зачем Алекс делает это — конечно, для него это ни в коей мере не было способом выразить свою любовь, как для деда. Он просто хотел высушить его волосы, чтобы Данил не разболелся. Если бы Данил не смог идти, это было бы плохо в первую очередь для Алекса — ведь у этого похода была одна цель — добраться до стены купола и вернуть Алекса домой. Большая теплая ладонь перебирала пряди Данила, пальцы мягко массировали кожу головы. Данила не отпускало чувство, что Алекс делает это куда нежнее, чем следовало бы — для него, почти незнакомого человека. Но стоило вспомнить его чрезмерное беспокойство о нем, и все становилось на свои места. Он просто такой человек. Наверное, слишком мягкий. Или хочет таким казаться — Данил заметил, что Алекс стал куда внимательнее после того, как он упрекнул его богатством родителей и сказал, что ему все дается слишком легко. Рука Алекса потянулась вперед и коснулась лба Данила, видимо, проверяя температуру, а потом снова вернулась к волосам. Через минут пять волосы были совершенно сухими. Поднимаясь, Данил запоздало сообразил, что Алекс должен был почувствовать его шрамы на голове, которые он скрывал длинными волосами. Не мог не почувствовать. Но Алекс никак их не прокомментировал. Встал, закинул мешок за плечи, и они тронулись.
Влажная земля пружинила, иногда похлюпывала, в некоторых местах ноги вязли в ней. Ботинки Данила стали мокрыми уже через десять минут. Алекс шел босиком, и его ноги покрылись грязью до самых штанин сильно коротких ему штанов. Окутавший лес туман был вязким и тяжелым, он оседал на одежде и волосах, и они снова стали влажными. Отдельные пряди липкими холодными щупальцами касались лица.
На привале Алекс уселся у большого булыжника, расставил ноги в стороны и сказал Данилу садиться. Тот опустился между его ног, Алекс притянул Данила к себе, вжимая спиной в свою грудь. Данил сначала хотел отстраниться, но, почувствовав жар, который исходил от торса Алекса, только прижался сильнее — очень хотелось погреться. Алекс снова стал сушить волосы Данила. Когда с ними было покончено, он положил руки ему на грудь, обнимая. Данил чувствовал себя неуютно в объятиях другого мужчины. Он убеждал себя, что его просто греют, но это было так странно… Данила давным-давно никто не касался. Поселенцы избегали его. И даже если бы не избегали, он вряд ли кому-то позволил бы. Он чувствовал себя до тошноты отвратительно в своем нескладном теле и старательно прятал его под мешковатыми одежками. Он никому бы не разрешил смотреть на него, а тем более касаться. Но Алекс почти не видел, а касался, потому что… Как иначе он мог его согреть? Данил то чувствовал себя очень неуютно и скованно, борясь с желанием отпихнуть Алекса и отойти от него подальше, то наоборот хотел прижаться посильнее, ведь было так тепло…
Алекс положил голову ему на плечо и обдал горячим дыханием ухо. Данил почувствовал, как к щекам и ушам приливает кровь. Это было уже на грани. Еще немного, и Данил не выдержал бы и вскочил. И тут Алекс коснулся губами его уха. Данил выпучил глаза, сердце подскочило и замерло где-то в горле, он напрягся каждой клеточкой тела. Данил попытался уверить себя, что касание было случайностью. Казалось, что это правда так. Алекс, словно почувствовав, что Данил сейчас сбежит, ослабил объятия, предоставляя ему свободу действий. Данил унял ошалевшее сердце, убедил себя, что он надумывает невесть что, и обмяк, откинувшись на спину Алекса. Сейчас, в тепле, когда Данил не двигался, головная боль притупилась, головокружение прошло, дискомфорт отступил на задний план, и он почувствовал, как в пустом желудке выделяется желчь.