Мне льстило его внимание. Но одновременно Ветров меня… душил. Словно воздуха не хватало, когда он находился рядом. Серьёзный, внимательный, дотошный в мелочах. Со мной он нередко улыбался и откровенничал — вспышками, эпизодами, непредсказуемо.
Я не знала, как сказать ему «нет». Не хватало духу. Я уже притёрлась на работе, у меня стало многое получаться. Я пережила самый страшный кризис «первого месяца», когда становится понятно: выживешь ты или подохнешь. И всё, чего я добилась, — мои достижения, а не властная жёсткая рука Ветрова из-за кулис.
Маленькие победы с привкусом полынной горчинки аромата Ветрова. Наши «отношения» угнетали. Мне казалось: я лгу ему. Или не договариваю правды.
О, да. Я попадала под его обаяние — как без этого? Он умел очаровывать, увлекать. Иначе вряд ли бы смог руководить массой людей. И он нравился мне, конечно. Чем дольше мы встречались, тем ярче Ветров раскрывался, находились какие-то маленькие нюансики, что трогали струны моего сердца.
Так легко было бы выкинуть сомнения из головы, шагнуть вслед за ним и очароваться. Влюбиться без памяти и стать винтиком его огромной империи, ласковой прирученной собачкой у ног… Кажется, всё к тому и шло — по плану, по сценарию, написанному твёрдым размашистым ветровским почерком. Однако, у судьбы на этот счёт имелись свои козыри. Их-то она и вывалила, когда казалось, что всё более-менее устаканилось в моей жизни.
=8. Арсений
Она ворвалась, как свежий ветер, — маленькая и стремительная. Моторчик в одном месте. От неё шлейф цветочных духов — слишком сладких, но маме идёт. Волосы в хвост стянуты, на лице — лёгкий макияж.
Маме пятьдесят семь, но никогда не скажешь. И не потому что она моя мама.
— Потрясающе выглядишь, — комплимент не дежурный, а от души. Я целую мамулю в щёку. От неё чуть уловимо веет мятой и кофе. Правда, почти все запахи забивает аромат её парфюма, но я всё равно улавливаю. Кофе с мятой — в этом вся моя мамочка.
— Что у тебя стряслось? — она, не церемонясь, проходит на кухню, рентгеновским взором окидывает стол и стены, заглядывает в туалет и ванную, словно я там кого-то прячу от неё. Что она там ищет — следы чьего-то присутствия или катастрофу — известно лишь одной моей родительнице.
В комнату она влетает после осмотра прилегающей территории и замирает на пороге. Кажется, она икнула. Или вскрикнула — я не понял.
— Эт-то что? — палец у неё не дрожит, но тычется наманикюренным коготком прямо в Данилку. Агрессивно, можно сказать.
— Это не что, а кто. Знакомься: Данька, мой сын.
М-да, перед зеркалом я немного не то репетировал, но мама что пропеллер — нужно быстрее попасть в такт движения её лопастей, иначе — сбой программы и крушение авиалайнера.
Мама не рухнула, не осела по стенке на пол, а лишь пошире расставила ноги, принимая боевую стойку. Я напрягся. В таком состоянии она и в нос кулаком заехать может. Мне, естественно. Дети для мамы — святое.
— Ты что, украл ребёнка?! — мать перешла на ультразвук, но хоть кулак её в лицо не приехал — и то хлеб.
— Ты что орёшь-то? — поморщился я, радуясь, как идиот, что в доме хорошая изоляция. Правда, я пока не знал, насколько: особого повода проверять не было. — Не крал я ни кого.
— Рассказывай! — потребовала мать, и я выложил ей всю историю без утайки. От мамы моей ничего не спрячешь: у неё, что называется, нюх, как у собаки, глаз, как у орла. О, йесс!
Мать прошлась строевым шагом по комнате. Почесала переносицу. Затем нежно взяла Даньку на руки. Мама, кстати, ему понравилась сразу: он с неё глаз не сводил и крика не испугался, а когда в её цепкие лапки попал, так и вообще оживился, загугукал и ладошками по щекам похлопал.
— Ба! — выдал радостно мой сын, и я взревновал, как Отелло: ну, блин, я тут попу ему мою, кашей кормлю, доверие завоёвываю, а маман только пальцем поманила — и сразу тебе «Ба!»
— Видел, балбес великовозрастный? — она так и сияла, как новый медный таз. Никогда не видел, но уверен: вот именно так они и сияют, посылая во все стороны искристые лучи радости.
Мать трижды перечитала записки-бумажки, нахмурилась, поцокала языком.
— Что-то нечисто, сын. Надо бы в полицию.
И эта туда же.
— Успеем. Я как раз тебя для того и позвал: ты посиди с Даней, а? А я пока к юристу, поконсультируюсь и пару-тройку дел заодно решу.
Мать уставилась на картину, где за плавными растительными линиями смутно угадывалась женская фигура с кувшином на голове — нечто такое полуабстрактное, двусмысленное, поэтому и полюбившееся мне с первого взгляда. Она долго думала, покачивая внука на колене. Даньке нравилось.