Стас, качаясь, встал и побежал к ней. Его нельзя было узнать. Он, просто, в эту минуту постарел и позеленел. Я выругался, повернулся и пошел под душ, смыть свое скверное настроение.
Так началось наше знакомство. Герда честно отрабатывала свой хлеб, она гоняла нас до изнеможения. Особенно досталось мне и Стасу. Вот тогда-то Стас, и еще двое не выдержали, их пришлось списать. Бегать под пулями, то пулемета, то автомата, то пистолета, учиться увертываться, когда в лоб уставился ствол — не очень приятное занятие. Герда стреляла, как бог и я получал от нее массу неприятных мгновений, когда пуля чиркала по волосам.
Курсанты смеялись надо мной: «Ненавидит, значит любит.» — говорили они.
— Да она же дерево, — отвечал я. — У нее все заросло паутиной и плесенью.
Герда упорно отдавала мне предпочтение, выраженное в непрерывных занятиях и только со мной. Она распускала всех курсантов, кроме меня и гоняла несколько кругов, под стволом, любимого ей, Стечкина. Но однажды, когда тренировка кончилась и мы были вдвоем, Герда подошла ко мне и провела пальцем по мокрой груди.
— Я думаю Виктор, что ты самый способный ученик из всех, кого я тренировала. Я бы очень хотела, чтобы наши с тобой отношения были более дружескими.
— Можно я буду называть тебя Герда? — она кивнула. — Так вот, Герда, я не злюсь на тебя. Ты делала свое дело, тебе платили, это твоя работа и я тоже не прочь чтобы наши отношения приняли другую форму. Ты и в правду меня многому выучила и я тебе благодарен за это.
— Я не об этом. Я хочу, чтоб ты видел во мне женщину, я хочу чтоб мы были очень большими друзьями. Ты мне очень нравишься, Виктор. Я не хочу, чтоб это, — она указала на пистолет, — было когда-нибудь между нами. Она улыбнулась и я увидел не стальное лицо красивой амазонки, а лицо милой женщины с тоскливыми глазами.
— Ты сейчас куда идешь? Подожди меня, я сейчас схожу в душ.
Герда кивнула головой. В этот день мы много гуляли и рассказывали друг другу все, что приходило в голову. А вечером, после приглашения Герды, я пришел к ней в гостиницу, где она жила. В маленькой комнатке с одним окном, был один стул и Герда, как гостю, предложила его мне. Она выставила на стол бутылку кубанской водки и бутерброды с колбасой и сыром.
— Разлей, — она кивнула на бутылку и села на край кровати.
Я разлил водку по стаканам, один из них, вместе с бутербродом, передал ей.
— Давай, выпьем за нас, — сказала она. — Скоро я уеду и пусть, где бы нас не мотало, мы вспоминали друг о друге и были друзьями.
Я кивнул и мы выпили. Водка нас оживила, мы разговорились и Герда стала показывать свои безделушки и всякие вещи.
— А это знаешь что? — она выволокла из шкафа футляр виолончели.
— Знаю. Виолончель.
— Она засмеялась.
Герда достала ключик и открыла футляр. Внутри был пенопласт, в выдавленной форме которого, лежала снайперская винтовка, неизвестной мне системы.
— Откуда это у тебя?
— Это подарок. Посмотри, — и она вытащила винтовку. — Мне ее за одну операцию, сам командующий подарил. Видишь этикетку?
На ложе винтовки была металлическая пластинка с надписью: «Самой милой женщине за неоценимую услугу.»
— Но это же не наша вещь.
— Да это бельгийская, новая модель. Видишь выход нарезки, не в виде широких полозьев, а тонких треугольничков, это все для увеличения скорости пули. В Союзе всего одна такая. Кагэбэшники где- то добыли.
— Ее могут у тебя стащить.
— Пока миловал бог. Да и кто потащит у одинокой, бедной женщины, — она засмеялась.
— Герда, почему ты такая, ну как сказать, воинственная, что ли? Откуда у тебя эта страсть к оружию, стрельбе, ко всяким операциям, даже к убийству.
— Мы с семьей жили в Анголе. Там всякого навидались. Отец был военным советником и мы жили не в самой Руанде, а в казарме, в воинской части, где-то в пригороде. Отец всегда настаивал, чтобы вся семья училась стрелять из всех видов стрелкового оружия. Обстановка была тяжелой, а он боялся за наши жизни. Был дурацкий приказ из Союза, запрещающий всем семьям покидать Анголу и все ради стабилизации и нормализации обстановки. Вот мы и дождались, когда Унита начала резню. Все горе солдаты сразу разбежались, остались русские семьи, да преданные офицеры, которым терять было нечего. В этой свалке стреляли все, даже дети. Мы продержались три дня, когда подошли части, верные правительству. Отца ранили, а мать убили во время осады. С тех пор я все воюю.
— А это, именное оружие, за что?
— Много будешь знать, скоро состаришься, — засмеялась опять она. — А в- общем, опять, за Африку. Там к белой женщине совсем другое отношение, даже чем к местным, этим и воспользовались наши и провернули одну операцию.
— Там, тоже кого- то ликвидировали?
— Да. Там и оружие вручили.
— Полегче не могли дать.
— Я сама захотела снайперскую.
Она осторожно положила винтовку на место и закрыла футляр.
— Ты замужем была?
— Была. Да муж псих попался. Тоже военный. Он туда, я сюда. Не любила с хозяйством возиться, детьми, больше мотаться по странам нравилось. Муж мой оказался пьяницей и бабником, а потом, заразился за границей. После этого у меня к нему стало полное отвращение. Плюнула я на него, ребенка сестре в Прибалтику подкинула, а сама опять по свету. Вот так я оказалась здесь.
Мы выпили всю бутылку и я почувствовал, что начал плыть. Я пересел к Герде на кровать и обхватил ее руками. Она прижалась ко мне и сказала:
— Я скоро уеду. Мы с тобой расстанемся, а жаль.
Через пять дней произошло ЧП. После того, как ушел Стас и двое ребят, нашу группу пополнили двумя парнями. Один из них был закавказец, очень горячий мужчина и страшный бабник. Он сразу стал цепляться к Герде. Когда она его, в этот день, хотела потренировать, прежде чем пойти к забору, он шутливо стукнул своей лапой ее по попке. Герда оскалилась и врезала ему по скуле стволом пистолета. Брызнула кровь. Закавказец озверел и бросился на нее. Герда выстрелила. Пуля ударила его в плечо и отбросила метра на два. Парень он здоровенный, сначала просто ни чего не почувствовал и не понял, а когда опомнился, пошел на нее гориллой. Мы бросились к нему и я постарался закрыть его от Герды своей спиной. С трудом, не смотря на ранение, мы повалили его на землю. Он ревел как бык и затих, увидев измазанные кровью наши тела. Герда повернулась и ушла.
Комиссию не назначили и наверху постарались все замять. Но вечером уехала Герда, даже не сообщив мне ничего. Только в гостинице, администратор передал мне записку.
«Вик, прости, я не могла с тобой переговорить, но обстоятельства потребовали, чтобы я исчезла. Я уезжаю далеко, но поверь, только с тобой я чувствовала себя нужным человеком и женщиной. Куда бы нас не разбросала с тобой судьба, я верю, мы встретимся. Я тебя люблю Вик. Твоя «злая» Герда».
ЧАСТЬ 4
Сентябрь 1992 г. Россия. Красноярский край. Спецлагерь в/ч……
На ужине, я встретился с собратьями по несчастью и рассказал, о том что произошло на полигоне. Один из старожилов сказал:
— Пожалуй у них это первый случай. Такого еще не было. Нападение на охотника, это пожалуй впервые. Но мне интересно, как это отразится на нас. Либо они нас в отместку перестреляют, либо оставят в покое.
— Оставят в покое, — кивнул я головой.
— А ты откуда знаешь?
— Капитан приходил ко мне.
— Зачем? — все посмотрели на меня удивленно.
— Пытался выяснить степень родства или знакомства, с приехавшей компанией снайперов.
— Ну а ты?
— А я все рассказал, как на духу.
— Так почему же нас оставят в покое?
— Потому что у меня, в приехавшей кампании, действительно есть знакомые и это подействовало на некоторых из них отрицательно. Правила, которые я им навязал, слишком им не нравятся и им не хочется, как их подруга, валятся по больницам, да еще не дай бог с исковерканной физиономией.
На этом мы и расстались.
Примерно, через час, после ужина, ко мне пришел капитан.