— Пока, Андрюша, — я высыпал ему на тумбочку оставшиеся яблоки. — Я приду еще к тебе. Обещаю, что не забуду тебя.
Когда мы с Милой ехали в машине, она, после длительного молчания, задала вопрос.
— Виктор, а что будет с нами? Я не хочу, чтоб ты был таким вот, как он. Я не хочу, чтоб ты валялся и гнил под каким-нибудь кустом. Я хочу чтоб мы жили.
— Я тоже хочу. Скорей бы кончилась эта проклятая война. Я даже не задумываюсь, что будет потом, но если выживу, то постараюсь жить по новому.
— А ты в Россию вернешься, если все будет в порядке?
— Нет, для меня дороги туда закрыты.
— Ты сделал так много плохого?
— Наверно. Россия меня сделала таким. Я в восемнадцать, впервые убил человека в Афганистане. В девятнадцать, мои нервы были настолько железными, что я, без угрызения совести, мог истребить всех, кто попался под руку. После Афгана я был никчемный человек. Без профессии, без работы, я чувствовал, что ни кому не нужен и… пошел учиться военному делу дальше. Потом всевозможные приключения и финал — я здесь.
— Виктор, я подумала, может быть ты здесь будешь хорошим полицейским или военным.
— Может быть. Если даже для этого нужно подучиться, я не против.
— А кем бы ты хотел сам стать?
— Врачом.
— Для этого надо иметь призвание. Я работаю в этой области, я знаю.
— Наверно. но врач мне ближе.
— Ты думаешь так потому, что не испытываешь отвращение к трупам и рваным ранам.
— Все-таки испытываю отвращение, но я видел этого добра в таком количестве, что во мне возникло какое- то равнодушие.
— Витя, я тебя очень люблю. Только не смей целовать меня сейчас, — она уловила, как я потянулся к ней, — а то сейчас мы, до конца войны, точно не доживем.
Она переключила скорость и от рывка машины, я чуть не разбил лбом ветровое стекло.
ЧАСТЬ 10
Декабрь 1993 г. Сербия. Белград.
Меня опять отозвали с фронта в штаб округа. Теперь уже в своем кабинете, полковник встретил меня как старого знакомого.
— Здравствуйте, заходите. Кофе или чай, — спросил он меня, пожимая руку.
— Если вас не затруднит, чай.
— Не затруднит. — засмеялся он и, наклонившись к селектору, попросил- Два чая, пожалуйста, с лимоном.
Нам принесли два чая и два тощих бутерброда с беконом.
— Мы начнем с вами разговор, вот о чем, — завязал разговор полковник, — изучив все данные о вас, любезно представленные друзьями из России, а так же собранные из наших источников, нам бы хотелось предложить работу у нас. Работа связана с вашей профессией и в наших органах.
— Хочу спросить вас полковник Вы об этом проинформировали Россию?
— Вы хотите сказать, МВД и МБ? С ними все согласовано.
— Если это так, то у меня нет, выходит, выхода.
— Почему же. Вы можете возвратится на фронт и честно воевать дальше.
— А потом, что будет со мной потом, когда кончится война или контракт.
— Это ваше дело. Найметесь куда-нибудь еще. Войны, пока, идут везде.
— А Россия для меня закрыта на вечно?
— Сейчас, да. Но ничего нет вечного и когда-нибудь вам, может быть и разрешат вернуться на родину, если, конечно, вы захотите туда сами.
— Что я буду делать у вас?
— Защищать безопасность нашей страны. Поймите, лейтенант, не всякому иностранцу мы можем доверить такую работу. Прежде чем поговорить с вами, мы изучали вас тщательно, знаем, что вы можете и что нет, в какой ситуации вы находитесь и чем вы можете привязаться к нам.
— Хорошо. Не буду спрашивать у вас отсрочки на размышление, полковник, потому что связывая свое будущее с вами, я, действительно, вынужден кое с чем рвать. Я согласен.
— Я так и предполагал, что вы так скажете. Я рад за вас. Теперь к деталям. Служить будете в Белграде, в оперативном управлении армейской контрразведки, которая расположена не далеко от нас. Вам дается на устройство и сдачу дел двое суток. И еще, вам разрешена встреча с Калниш. Сегодня вы можете ее увидеть в центральной тюрьме в два часа. Можете ее поздравить. Ей сохранили жизнь, дали двадцать пять лет. Поздравляю и вас лейтенант, с вступлением в новую жизнь.
— Спасибо полковник, не разрешите мне еще съездить в больницу, в город…… попрощаться со знакомыми.
— Не стоит лейтенант. Шипова мы отправили в санаторий, в Сплит, а потом отправим на родину. Ну а Мила…, у нее кончилась практика и она вчера приехала в Белград. Кстати, у вас есть ее адрес и телефон?
Действительно они все знают.
— Да.
— У вас есть отпуск два дня, действуйте, лейтенант.
— Разрешите идти.
— Да. До свидания лейтенант, — и он протянул мне руку.
С Гердой я встретился в центральной тюрьме, в комнате встреч. Нас разделяла толстая витая сетка и тень от нее, падала на лицо Герды и делала его совершенно незнакомым. Волосы были собраны в пучок и от этого, и от тени решетки лицо казалось старым.
— Здравствуй, Герда. — сказал я.
— Вик, как я была уверена, что ты придешь ко мне. Я так тебя ждала.
— Мне только сегодня разрешили встретится с тобой. Я хочу тебя поздравить с маленькой победой. Может быть потом будет амнистия и ты раньше уберешься от сюда. Скоро кончится война и можно ожидать многого.
— Я так много здесь всего передумала, а сейчас когда смерть обошла стороной, я мучительно думаю, кем я буду потом, кому я буду нужна, в пятьдесят.
— Говорят, у них здесь можно учиться, приобретай профессию. Учись, пока не поздно, читай, работай, убивай время. Только не закисай, я буду приходить к тебе.
— Правда, Вик. Да на тебе погоны офицера. Поздравляю, Вик. Приходи ко мне почаще, ты единственное звено с родиной, со мной. Вик, с тобой не говорили, ведь я о тебе все рассказала на следствии.
— Говорили.
— Я тебе ни чего не напортила?
— Напортила, меня турнули с фронта.
— Но от этого тебе не стало хуже? Там же всегда могли убить.
— Герда, я все время на фронте. Как с Афгана начал, так до сих пор не могу кончить. Я прошел лагерь смерти, о котором ты знаешь. Я там назывался куклой. Я сейчас думаю, что я был куклой, начиная с Афгана и до сих пор. На мне экспериментировали все время, только вершиной пика был лагерь.
— А я тоже об этом думала. Я лезла во все пакостные места и везде стреляла, без конца рисковала жизнью. Только здесь хотела понять, а за что, рисковала. Что удивительное, даже не за деньги, а за удовольствие. Ты о себе говоришь, что ты кукла, а я себя сравниваю с проституткой. Та получает деньги и удовольствие от того, что тешит мужика, а я получаю деньги и удовольствие от того, что его убиваю. Та рискует подцепить дурную болезнь, я рискую получить пулю или быть исковерканной таким мужиком, как ты. Психиатр, здесь, исследовал меня. Я здорова, я в норме и убивать мужиков, говорит он, это не болезнь- это вина общества, которое вложило мне с детства это ружье. Теперь этот порок надо исправлять, а лекарство, выходит, это тюрьма.
— Дурак твой психиатр. Если человек пьяница или наркоман, его, что, лечить тюрьмой тоже надо? Я не хочу тебя обидеть, но я считаю, что ты больна. И твоя болезнь излечима не обязательно в тюрьме. У тебя же дочка, а ты даже не помнишь ее лица, у тебя есть угол, дом. Тебе только не хватало любви и человеческого тепла.
— Ну любви-то где хочешь.
— Я не про ту любовь. Я про ту, настоящую, о которой мечтает и за которую борется почти каждая женщина.
— Ладно, Вик, это все сказки. Но честно, если бы меня сейчас выпустили, я бы вышла за тебя за муж. Ты меня взял бы, Вик? Обещаю, я была бы хорошей женой.
— Ты немножко опоздала Герда. Я встретил другую девушку, ее звать Мила. Она живет в Белграде и я, сейчас, буду служу здесь.
— А как же я? Я же здесь одна, у меня же здесь ни кого, кроме тебя, нет, — заплакала Герда.
— Мы будем друзьями. Я к тебе буду приходить.
— Нечестивец, идиот, я то ему расплылась, сама, дура, навязывалась.
— Ты что думала, что я к тебе двадцать пять лет в тюрьму, как домой, приходить буду.
— Уходи, мне плохо. А сейчас с тобой еще хуже.