— Спокойно, Кабан. Бог троицу любит. После третьей драки ты станешь идиотом или трупом.
Он опустил руки. Глаза бешено буравили меня.
— Ты выйдешь отсюда, Кабан, и исчезнешь. Вообще уедешь из Югославии, но перед этим мне расскажешь, кто стрелял в господина Балдриса?
— А это не видел?
Кабан вытащил свою лапищу, сложенную фигой.
— Видел. У тебя нет выхода. Я имею некоторые документы о твоих похождениях в Мурманске, а также есть свидетели, которых ты по указке КГБ сделал куклами. Когда об этом узнают твои друзья, они тебя прикончат, поверь мне.
Шарики у Кабана бешено вертелись, что было видно по выражению его лица.
— Так, кто же ты, сучонок?
Я поднес к его носу свой документ. Он посмотрел и угрюмо спросил:
— Так ты что, меня берешь?
— Когда выздоровеешь, сразу же возьму. Я же говорю, ты еще мне много должен рассказать.
Я повернулся и пошел, не оглядываясь, по лестнице вниз. Внизу я позвонил в управление и вызвал охрану для Кабана.
На следующий день, едва я вошел в служебный кабинет, сотрудник принес документы о происшедших за день событиях. На шестой странице было несколько строчек:
«…после тяжелых ранений скончался в городской больнице господин Балдрис…»
«…В три часа ночи, при попытке бежать из больницы, спускаясь через окно по связанным простыням с третьего этажа, сорвался и упал на тротуар господин Коваленко. Смерть наступила мгновенно…»
Что- то оборвалось внутри меня. Всё моё прошлое сразу умерло…
Вечером я был у Милы.
— Виктор, я скажу тебе необычную вещь, — она прикоснулась губами к моей нижней губе, и мы насладились долгим поцелуем. — Виктор, я беременна.
Она глядела мне в глаза и молила, чтобы я не нарушил её очарование любви.
— Мила, подскажи, пожалуйста, мне — иностранцу. В этой стране, у вас девушки, когда-нибудь выходят замуж?
Мила засмеялась, в ней исчезло напряжение глаз и она обвила меня руками. Я присел, подсадил её на руку и понес по комнатам. Мне впервые на душе было спокойно и тепло. Новая, другая жизнь наваливалась на меня. Появилось что- то такое, ради чего нужно жить и жить.
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
ПРОЛОГ
Я — заключенный. Сижу в колонии строгого режима вместе со всякими подонками, полуподонками и, искалеченными душой, нормальными людьми и считаю дни до выхода на волю. Местная сволочь, долго пыталась разобраться за что я сижу. Наконец, решив, что я отравитель, сделала мне для начала «темную», а потом отстала, так как таких заключенных, которые отправили на тот свет многих граждан СССР, здесь полно.
Здесь я — лошадь, это значит- вся грязная работа достается париям колонии, таким отходам, как я. Здесь есть и элитная погань, которой достаются привилегированные рабочие места и деньги с ободранных лошадей.
Наступила весна и на ржавой траве газонов появились первые пятна зелени. На чахлых деревцах вдоль казармы, почки еле-еле пробивались на ветках, а на душе было муторно. Весна не приносила радости. В это утро меня вызвали к начальнику колонии. Я шел, роясь в памяти, какие огрехи мог совершить, за какие провинности меня может наказать начальство и почему так рано.
В кабинете полковника сидело трое: сам полковник — начальник колонии, издерганная жизнью и пьянством личность; хорошо одетый, с большой породистой физиономией и холеной кожей, неизвестный мне гражданин; последний был… Рабинович, да, да, сам доктор медицинских наук, член корреспондент академии наук гражданин Рабинович.
Я доложил, как положено, что явился номер такой-то и застыл в ожидании.
Все трое уставились на меня, как на привидение и пауза затянулась уж больно долго. Первый начал полковник.
— С вам хотели поговорить эти товарищи из Москвы.
Он кивнул головой в сторону прибывших и продолжал.
— Я вас покину, мне нужно на рапорт, а вы поговорите без меня.
Полковник встал, натянул на лысую голову фуражку и вышел.
— Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Николаевич. — запел Рабинович — Вот мы опять встретились. Как видите, я вас не забываю и ради этой встречи, оторвался от родных пеннат и явился сюда. Хочу вас представить. Генерал Федотов Андрей Иванович из комитета государственной безопасности.
Гражданский кивнул головой, продолжая пристально рассматривать меня.
— Генерал Федотов очень хотел поговорить с вами. Андрей Иванович, — обратился он к генералу — пожалуйста, начинайте.
— Виктор Иванович, я внимательно изучил ваше дело и у меня появилось несколько вопросов. Я знаю, что девочка Катя и гражданка Климович — живы, после введенных вами препаратов. Перед отъездом сюда, мы обследовали их еще раз и убедились, что они здоровы. Но как вы считаете, почему произошел прокол с Андреем? Геннадий Рувимович, — генерал повернулся к Рабиновичу — предполагает, что ваш препарат несовершенен, требует доработки. Поэтому и произошел несчастный случай. Так ли это?
— Нет, не так. Препарат не требует доработки.
— Тогда в чем дело?
— Дело в его изготовлении. Я допустил маленькую неточность.
— Вы не скажете, какую?
— Нет.
Мы помолчали. Эту паузу прервал Рабинович.
— Виктор Николаевич, — заблеял он опять — мы исследовали ваш препарат, после того, как Андрей умер, и нашли, что он полностью не пригоден для людей. Подопытные крысы, сдохли через день.
— Гражданин Рабинович, я еще раз повторяю вам, тоже я говорил на суде. Срок хранения препарата — два часа. И какие бы вы исследования не делали, результатов не будет.
— Вы можете дать гарантию, что действие вашего препарата больше не приведет к жертвам? — спросил генерал.
— Нет. Здесь много объективных причин. Самая первая, это состояние пациента. Первоначально, надо провести строгий, клинический анализ и на его основе делать дозировку препарата.
— А как же Катя, Климович, Андрей?
— Я ввел поправки в препарат для каждого.
Генерал встал и подошел к затянутому решеткой окну. Он вынул сигарету и закурил. Инициативу перехватил Рабинович.
— Вы считаете, что ваш препарат влияет на последовательность нуклеотидов и те, наоборот, отключают деятельность активного гена?
— Да, так.
— Но это абсурд, Виктор Николаевич.
— Я не буду спорить сейчас с вами. Я в колонии, а не на диспуте.
Мы опять замолчали. Наконец, генерал кончил курить и вернулся к столу.
— Виктор Николаевич, что если мы вам предложим лабораторию?
— Здесь?
Я взглянул на него с удивлением.
— Нет в Москве.
— На каких условиях?
— Мы вас освобождаем, даем квартиру в Москве, деньги, помещение, людей, оборудование. Курировать вас будет КГБ и Академия Наук.
— В лице доктора Рабиновича? — прервал его я.
— И Геннадия Рувимовича в том числе.
— Я согласен на все, кроме последнего. Курировать КГБ, пожалуйста, но только не Академия Наук с Геннадий Рувимовичем, в том числе.
— Ну вот, я говорил вам Андрей Николаевич, — снова заблеял Рабинович — что он не признает никаких направлений в науке. У нас ведутся работы с онкогеном, мы уже ворвались в область трансформации ДНК, а товарищ Воробьев нахимичил препарат и будьте здоровы — решил все проблемы. Это шарлатанство в науке.
— А как же Катя и Климович? — спросил генерал.
— Это случайность. Это объяснить можно тем, что они имели иммунитет к размножению клетки и препарат Воробьева, только подтолкнул и усилил иммунитет.
— Значит все-таки спас?
— Можно считать, да. Но это не препарат для лечения.
— А вы как думаете Виктор Николаевич?
— Я думаю, наоборот. Препарат для лечения.
— Ну что ж, — подвел итог генерал — Мы принимаем ваши условия, Виктор Николаевич.
Рабинович с возмущением всплеснул руками.
— А вы, — генерал обратился к нему — продолжайте свое исследование и я, надеюсь, на благополучный исход. Соревнование — это тоже форма развития. К тому же, это государственное задание. Вы же знаете о чем я говорю.
Генерал подошел к двери и открыл ее.