— А как мне вас называть?
— У меня очень противное длинное имя, которое дал мне родитель. Я его ненавижу. Зовите меня просто — Климович, если хотите, госпожой, сеньорой, миледи. Как хотите.
— Вы не подскажете мне, диагноз вашей болезни.
— Не крутите Виктор. Вы знаете чем я больна. Но я догадываюсь, что вы пришли для слишком серьезного разговора. Так что давайте говорить на прямую.
— Хорошо. Я работаю над проблемами лечения таких болезней, как ваша. У меня есть препарат, который необходимо испытать на людях. По некоторым обстоятельствам, я не могу это делать официально и вынужден тайком обращаться к самим больным, с просьбой о помощи.
— Что за обстоятельства, не позволяющие вам лечить нормально больных людей.
— Это очень много. Законодательство, этика, внутренние распри и многое другое.
— Гриша мне сказал, чтоб я вам верила. Сам не захотел присутствовать при этом разговоре. Это значит, что ответственность за результаты лечения вы берете на себя.
— Да.
— Что будет с вами, если я умру.
— Меня посадят в тюрьму.
— Если я буду жива, я должна всю жизнь молчать.
— Да.
Климович задумчиво наматывала на палец локоны своих волос. Мы молчали. Наконец она пришла к решению.
— Я все поняла. Скажу вам следующее. Я — врач. Врач терапевт. Только три года практики, но о раке знаю почти все. Я знаю сколько мне жить. Это приблизительно три месяца. Но я хочу жить. Я скептик и знаю, что ни кто в мире не изобрел препарата от рака и, вдруг являетесь вы и говорите, что он есть. Это похоже на шарлатанство. Целые институты, тысячи людей бьются над этой проблемой и пока ни чего. Вы приходите со своим препаратом и бьете по моей психике, предлагая вылечить не излечимое.
— Простите, что я прерываю. Так вы будете принимать мой препарат или нет?
— Буду. У меня нет шансов. Буду. Когда есть последняя ниточка, за нее цепляется каждый утопленник.
Из черной горошины глаза выкатилась прозрачная капля и поползла по щеке, рывками пробивая дорогу. Климович плакала, не замечая, что она плачет.
— Вы обещали мне молчать.
— Когда вы придете в следующий раз?
— Послезавтра. С препаратом.
— Идите Виктор. Я хочу остаться одна, но послезавтра я вас жду.
— До свидания Климович.
Она кивнула в ответ.
Через день я пришел и сделал Климович укол. Я приходил еще три раза и каждый раз мы выгоняли Катю и делали уколы. Климович была не разговорчива и, однажды, неожиданно заглянув ей в глаза, я увидел в них страх.
— Все, — сказал я, сделав ей последний укол — Будем ждать результатов.
— А когда?
— Рентген у вас не скоро. Тогда и увидим.
Через две недели ко мне в лабораторию позвонил Гриша.
— Приезжай. Срочно приезжай.
— Что случилось. Что-то с Климович.
— Все в порядке, приезжай.
Гриша встретил меня с радостью собаки, которая после длительной разлуки увидала своего хозяина.
— Получилось Виктор, понимаешь получилось.
— Ты мне можешь сказать. Что получилось?
— Смотри.
Он подтащил меня к стенду, где просвечивалось два снимка.
— Видишь, это пятно месяц назад, а это вчера. Посмотри, это же сенсация. Все врачи одурели. Ходят на Климович смотреть, как на экспонат.
На одном снимке, чернело большое пятно. На другом — крохотное пятнышко неуютно торчало между ребер.
— Пошли к ней, она тебя ждет.
— Но лечение не закончено. Ты же видишь.
— Дурачок, не ужели ты не понимаешь, процесс пошел его не остановить. Контрольный снимок сделаем через неделю. Этой пакости конец, неужели до тебя не дошло.
— Пока нет.
— Пошли, пошли. Она мне житья не дает. Требует тебя и все.
Климович увидала меня и, буквально, пролетела расстояние от кровати до двери. Она упала мне на грудь и… заплакала. Я гладил ее волосы и говорил теплые успокаивающие слова. Наконец она успокоилась, но так и осталась стоять, прижавшись ко мне.
— Ребята, вы кончите обниматься или нет. Я уже пол часа с бутылкой стою, уже вино в руках согрелось, — долетел до нас голос Гриши.
Климович нехотя оторвалась, запахнула халат и повернулась к Грише.
— Ну что же вы стоите? Катя доставай кружки. Зайди к Людочке возьми два стакана. Гриша, а ты чего. Бутылка с такой пробкой, что два часа будешь открывать не откроешь.
Потом она повернулась ко мне.
— А мне ведь еще не верится. Знаешь, я в таком состоянии, как подвешенная.
— То, что есть, это успех, но лечение не окончено.
— Я знаю, но при нашей первой встрече, ты не вложил в меня веру. Я шла, как автомат, махнув на все рукой. И вдруг, первый проблеск. Это такой удар надежды, ты не представляешь.
Вошла Катя со стаканами. Гриша, наконец, выдавил пальцем пробку внутрь бутылки и мы, собравшись у окна, выпили за здоровье госпожи, сеньориты и миледи Климович. После второго стакана, раздался тонкий голос Кати.
— И я хочу. Я хочу чтобы Виктор Николаевич вылечил меня.
Мы замерли. Я очухался первый.
— Катя я не врач.
— Я знаю. Но мне девятнадцать лет и так не хочется пропадать. Миленький, Виктор Николаевич, вылечите меня.
— Ты что маленькая лгунья, ты следила за мной, — очнулась Климович.
— Нет не следила, но я же все вижу, а потом Виктор Николаевич в первый день встречи сказал, что поговорит со мной тоже. Я подумала, что он хотел мне предложить то же самое, что и вам.
— Откуда ты знаешь, что он мне предложил.
— Я сначала не знала, а потом, когда Виктор Николаевич приходил к вам еще несколько раз, заметила шприц и запах спирта. Я догадалась.
— Катя, — сказал Гриша — Сегодня у Виктор Николаевича маленький праздник, у него появилась надежда, что можно победить самую ужасную болезнь века. Еще ничего не ясно. Ты можешь подождать. Немножко. И никому не говорить об этом.
— Хорошо, я подожду.
Праздник не удался. То что знает одинокая женщина, то еще можно сохранить в тайне, но что знает женщина, обремененная родственниками и семьей, сохранить нельзя. Кажется я попал в ловушку, выкопав яму сам для себя.
Климович выздоровела. Мы с ней тепло расстались и я приобрел друга. С другой стороны, я потерял покой. Катя и ее мама атаковали меня по всем правилам военного искусства. Меня подстерегали дома, у Наташи, на работе. Дергали Наташу, Гришу с целью, надавить на меня. Мы посовещались и решили попробовать. Я сделал Кате три укола и получил отличный результат. Дело в том, что у Кати опухоль была меньше, чем у Климович. С Катей мы расстались холодно. Я ей не простил болтовню о препарате. С этого момента начались все мои дальнейшие беды. Слух о докторе, который лечит рак, пронесся по больнице. Я перестал приходить в больницу, но больница пришла ко мне домой. В больнице лежал двадцатилетний дебил по имени Андрей. Его мать, задерганная несчастьями сына, имела бешеную энергию, которой изводила врачей и персонал больницы. Вот с такой мадам мне и пришлось встретится. Мать Андрея достала и меня. После полутора месячного сопротивления я сдался.
В этот день я делал препарат для Андрея. Только что пропустив раствор, через молекулярные сита, я заткнул пробкой колбу, поставил ее в тягу и стал одеваться, чтобы ехать в больницу. Так как жизнь раствора два часа и за это время я должен сделать укол. В это время, дверь отворилась и в комнате появился Михаил Геннадьевич Кац.
— Здравствуйте Виктор Николаевич. Я вижу вы спешите, не выделите мне две минутки.
Какая любезность. Приятное улыбающееся лицо, спокойный голос. Да Кац ли это?
— Здравствуйте Михаил Геннадьевич. Я действительно спешу, поэтому, давайте побыстрее.
Кац разглядывал комнату и увидел колбу с препаратом в тяге.
— Это он, Виктор Николаевич.
Рука Каца завладела колбой и он стал рассматривать ее на свет.
— Вы имеете в виду препарат. Это он.
Кац с неохотой поставил колбу на плитки в тяге.
— Я к вам Виктор Николаевич по нашему делу.
Кац раскрыл портфель и выволок пачку бумаг.
— Руководство Академии Наук, по ходатайству нашего института, решило создать государственную комиссию по проверке и дальнейшей пригодности вашего препарата. Мне поручили передать вам документы и согласовать с вами состав комиссии. Вот он.