Пролог
Нынче бес, отродье окаянное, попутал, и душу взбаламутил, и впервой в жизни за письмо понёс. А писать я никогда не писала. Не моё это дело.
Но давеча ко мне пришёл один человек. Он сказал, что знает моё имя.
- И что с того? - отвечаю. - Здесь все знают моё имя.
- Вы правы, - согласился мой собеседник, - мне стоило по-другому начать. Дело в том, что я много слышал о вашем господине, светлейшем владыке Занларе Иревейском.
Сколько лет прошло, как при мне в последний раз заговаривали о нём?
- Я слышал, по его воле здесь выстроена часовня. Я тут проездом, вот решил взглянуть на неё. И был бы вам очень признателен, если вы меня туда проводите, сказал незнакомец. - Вы же наверняка не раз были там.
- Нет, - огрызнулась я, - не была ни разу. Отчего обращаешься ко мне?
Чужестранец отвечал, что, когда ему случалось обмолвиться о сиятельном господине, местный народец сразу оживлялся и готов был трещать о нём без умолку. И каждый неизменно поминал меня, как человека, знавшего властительного синьора не понаслышке.
Я прекрасно знала, где часовня. И супротив воли повела туда путника, в жгучей злобе на него за то, что делаю, и даже не скрывая её.
Мы подошли к часовне. На нашей земле, Иревее, это самое большое сооружение, и всем нам оно казалось чудовищно гигантским. Всё в нём было чуждо: и изящество формы, и широкие окна за цветным стеклом, что теснились под куполом. И всё же что-то очень иревейское нет-нет, да проглядывало. Это основательность старых толстых стен, простота и законченность линий.
Спустя почти тридцать лет я снова оказалась внутри неё. Кто бы мог подумать, что в этой чужеродной громадине заключены и начало, и исход того, что произошло между мной и светлейшим владыкой Иревеи. По его желанию её возвели на деньги, что мой народ сам заплатил ему. Частенько я гадала, почему. Почему он потратил на это только наше, и со своей стороны не вложил ни монеты.
Мы молча постояли под её высоким сводом.
- Великий правитель был, - сказал мой спутник.
- Да ну? - сказала я.
Мы говорили вполголоса, но отзвуки наших слов долетали до самого верха часовни. Ничто им не мешало.
- Конечно. Недаром ваши земляки до сих пор отзываются о нём с огромным уважением.
- Народ будет думать так, как ему было внушено, - ответила я сухо.
- А вы, я вижу, иного мнения.
Стоило большого труда промолчать, хоть резких слов на языке вертелось предостаточно.
Из мёртвой каменной прохлады мы вышли на горячий раскалённый воздух. Незнакомец обернулся ещё раз посмотреть на часовню.
- Ведь был богатейший человек, - снова размышлял он вслух. – А всё его состояние так никому и не досталось, не так ли?
Вот тут я не сдержалась.
- Если поэтому сюда заявился, надо было сразу начинать с вопроса о деньгах, а не заканчивать им!
- Нет-нет, просто интересно, - поспешил ответить чужак, удивлённый моей внезапной вспышкой гнева.
- Потешил теперь своё любопытство? - огрызнулась я. - Ну и катись к чёрту!
Развернулась и ушла, оставив докучливого болтуна в одиночестве. Больше я его не видела. Только сказывали мне после, как один заезжий господин, возвращаясь обратной дорогой, жаловался на нелюбезность грубиянки, которая бросила его в глуши искать путь от часовни.
Да ради бога. Мне всё равно.
Впрочем, и он своё дело сделал.
Он задавал много вопросов. А я скрыла, сколь многое мне хотелось рассказать.
Рассказать об Иревее, где я родилась, и где прошла вся моя жизнь. Для меня это святая земля. Вечная, незыблемая и неповторимая.
Рассказать про традиционное иревейское искусство тавромахии или боя с быками. Даже не боя, а танца с быками. О том искусстве, оттачиванию которого я отдала большую часть жизни.
Поведать о своём знакомстве со светлейшим владыкой земли Иревейской. И пусть сей светлейший синьор ничуть не один из нас, и один чёрт знает, на каком праве он заполучил свой высокий титул. И пусть он не имел с нами ничего общего. И пусть даже я никогда не считала его место здесь, в моей Иревее, законным.
Но всё же я могла бы признать, он был почти что достоин её.