- Почему ты всё это время не говорил мне?
- Ты должна понять, почему. Жизнь меня, так же как и тебя, научила молчать о своих слабостях. Мы поразительно похожи, хотя ты и упрямишься признать это. Никогда и никому я не обмолвился о своём недуге. Огромное состояние, которое унаследовал, лишило меня возможности обрести искренних друзей, кому я мог довериться, и кто бы не попытался обратить мою откровенность против меня самого. Хотя, возможно, в том мире, где я вырос, таких людей не существует вовсе. Они боятся меня и ненавидят, ты видела. Но я сам взрастил в них эти чувства, и, поверь, это лучшее, что они могут ко мне испытывать. Но если бы они тогда узнали, им бы ничего не стоило сожрать меня. Гиену, которая оказалась самой слабой, - он горько усмехнулся такому сравнению. – Вся ирония в том, что они, считая меня исчадием ада, как сами изволили выражаться, даже не представляли, насколько я слаб. Что я, не прощающий чужих ошибок, вынужден расписаться в своём полном бессилье. Они в любой момент могли меня прикончить. Поднять архивы, историю болезни. Убийц даже не привлекли бы к суду, потому что я и так мог умереть каждую минуту, и никто не предугадал бы это заранее. И я скрывал её от всех и жил с ней наедине как мог. Потом она отступила, затаилась, как коварный зверь, и долгие годы не напоминала о себе. А потом ожила вновь, с новыми силами, чтобы окончательно уничтожить. И тогда я узнал, мне едва ли отведено полгода. А спустя несколько дней ко мне пришла ты, Ларе.
Он огласил себе приговор, а вздрогнула от него я. Я видела, что с ним что-то происходит, но вдруг ясно осознала, что оно не случилось вот только что, как мне казалось. Мне казалось, с ним оно произошло так же, как у меня в голове: перевернулось в считанные минуты. Но он говорил как о чём-то очень-очень далёком, что свершилось очень и очень давно. Я даже представить не могла, насколько.
- Когда же ты узнал?
Он задумался, глядя остекленевшими глазами мимо меня в пустоту.
- Сейчас мне кажется, я жил с этим всю жизнь, - сказал он наконец. – Сначала она убила моих родителей. Мою мать. Она заболела, когда я был ребёнком, и угасала медленно, очень медленно у нас на глазах. Все знали, чем это закончится, и, как и мы с отцом, ждали конца. Вот ещё одна причина скрывать моё состояние: мои недруги сразу бы догадались, что и меня постигнет такая же судьба. Что и мне наша болезнь оставит мало шансов.
Он говорил спокойно и ровно. Ничто более не выдавало его чувств. Он замолчал, потом продолжил:
- Мне было шестнадцать, когда она умерла. Через два года не стало и отца. Её смерть явилась для него трагедией. Он не хотел жить без неё. И ни для кого не было секретом, кто сосредоточит всё наследство двух богатейших семей, моих отца и матери, в своих руках. И уже тогда, в те последние оставшиеся отцу годы, надо мной, их единственным сыном, закружили стервятники, ожидающие лишь его смерти.
Он запрокинул голову, уставившись в небо. Я посмотрела туда же. Звёзд стало больше. Они были как рассыпанная манная крупа на опрокинутом небосводе. Откуда-то из самой лесной чащи доносились трогательные, загадочные трели соловья.
- Отец знал, что скоро умрёт. И знал, что и мне это известно. Незадолго до смерти он сказал мне: «Скоро меня не станет, и ты останешься совсем один. Но я не боюсь за тебя. Я вижу, насколько хорошо ты разбираешься в людях. Это спасёт тебя». Да, это спасло меня. Но он не знал, что оставляет меня в клетке со львами. Он верил в благородство и порядочность людей, потому что сам был таким. Он был очень наивным. Он и не предполагал, с какой жестокостью мне предстоит столкнуться. И конечно, никогда бы не хотел, чтобы и я стал таким.
Он внимательно оглядел свои руки, словно искал на них следы совершённых им преступлений. Утомление, тоска проступили на его красивом лице. Я не замечала ранее так явно, что он и вправду выглядел больным и измождённым.
- А ты, Ларе, ты одна с самого начала знала, что я есть, и единственная, кто не боялся говорить мне в лицо, кем же я стал, - и как будто благодарность прозвучала в его словах. – И хотя слова твои порою задевали меня, это лишь доказывает, что они были правдой. Ни единого своего греха, ни одного преступления я не скрывал от тебя.
Он поднял трубку к глазам и вытряхнул на землю тлеющее содержимое.