Народ весь как с ума посходил. До начала тавромахии оставались ещё долгие часы, а люди, вместо того, чтобы торговаться на ярмарке, уже вовсю толпились у больших двустворчатых ворот на арену. Я ещё издалека это заметила. Всем хотелось быть первыми, кто увидит светлейшего и его высоких гостей.
Я прошла с заднего хода напрямую в комнаты мастеров. Надо же, сегодня все пять на месте: старики Пал и Фес, суровый Иссинион, мой бывший наставник Санний Сухой и старик Самсон по кличке Дикий Вепрь. Среди них витал дух лихорадочной подготовки и, будто бы, большей, чем обычно, ответственности.
Я подошла к столу мастеров и объявила:
- Я, эспада Ла-Рошель, разумея все риски и налагаемую ответственность, выражаю добрую волю выступать. Испрашиваю вашего позволения.
- Как церемонно, Ла-Рошель! Мы тебе, конечно, позволяем.
Кто же из эспад, кроме меня, остался нынче? Амверона, походу, с позором лишат эспадского звания. Вообще, после той истории он совсем слетел с катушек. Во всеуслышание накатил на мастера Пала, трепался, будто тот пристрастное отношение к нему заимел. Дивно мне от этого было: старик Пал чуть ли не самый безобидный из мастеров, вот уж с кого спрос в последнюю очередь.
Да и народ Амверона уже не жалует. Смекнул, что он Воропая из злого умыслу искалечил. Да ему уж всё равно, походу, стало. Он себе очередную бабу нашёл. Не до эспадского ремесла ему теперь.
Лемму ещё отмажут. Ладно, он – мужик старательный, скрепя сердце признала я, с него какой прок ещё выйдет. Особливо, как на поводу у склочника-Амверона идти перестанет. Жена у него, правда, дурёха, подумала я, вспомнив, как Лемму за её длинный язык полоскала.
Рассчитав, что до начала тавромахии ещё около двух часов, я нашла пустую каморку на задворках арены, где эспады отдыхали и готовились к выступлению. Здесь не было царившей вокруг лихорадочной суеты, и я могла не спеша настроиться на предстоящее. Санний Сухой говорил: «Никогда не выходи к быку, пока не достигла равновесия сама с собой. Если ты так и не преуспела в этом, тогда лучше вообще не выходи». Я хорошо усвоила его слова. И ни разу не случалось, чтобы я не вышла.
Вот и сейчас начала с того, что просто посидела на полу, не знаю, сколько; быть может, с полчаса. За дверью в суматохе носились люди, но у меня было покойно. Потом вышла на задний двор размяться.
Разогреваясь, я поочерёдно сосредоточилась на каждой мышце, которую разминала. За годы постоянных тренировок я научилась этому в совершенстве. Ни на что не отвлекаться. Вести диалог только с собой и своим телом. Внимательно слушать, что оно тебе говорит, всё ли в порядке. От этого зависит остальное.
Вернулась обратно в комнату, чтобы переодеться в костюм. На свою беду, я позабыла запереть дверь, и ко мне каждые пять минут ломился Огюст. Несмотря на то, что я ему строго-настрого запретила даже приближаться к арене, он, видимо, решил взять меня измором.
- Ла-Рошель, ну почему?
- Да ты и мёртвого из могилы своими причитаниями поднимешь! Марш отсюда! – в конце концов разъярилась я, топнув ногой. – Я запрещаю тебе выходить сегодня, все мастера запрещают! Хочешь по швам прямо там, на песке, разойтись? Да ты, вон, ползаешь еле-еле, дохлый совсем!
Тем не менее Огюст ныл и канючил с настырностью глубоко засевшего в волосы репья. Он пребывал в восторженном состоянии и с удовольствием сообщал мне последние вести из внешнего мира. Более чем за час все трибуны были забиты до отказа. Даже те, кто обычно занимал бесплатные стоячие места, раскошелились, чтобы с лучших позиций уж наверняка разглядеть светлейшего синьора и его гостей. Поведал мне, что владыку как будто пару раз уже успели где-то углядеть; что какая-то бабка, известная своими сношениями с потусторонней силой, попросила её увести, потому что подурнело ей от чёрной магии; что эспада Амверон успел по какому-то поводу повздорить с мастером Самсоном; и что про меня говорят, будто бы я в последний момент поменяла быка.
- Так это правда? – допытывался он.
- Что именно?
- Что ты меняешь быка?
- Да.