- Иными словами, ты упрекаешь меня, что я не знаю свой народ? – спросил светлейший таким тоном, словно уже знал мой ответ.
- Не знаешь.
Морти пребывал в восторге. Взметнув полами платья, он сорвался с места, суматошно кинулся ко мне, потом к хозяину, потом опять ко мне.
- Это гениально, Занлар, дорогой мой, это гениально! Смотри, как – а ты тут кис в одиночестве! Давно надо было разыскать эту девицу, чтобы она читала тебе нотации!
Не могу понять, шутовство ли это, или он говорит серьёзно. Ясно лишь одно: меня притащили сюда, чтобы глумиться и потешаться! Конечно, я тут же рассвирепела. Терпение моё было на исходе.
- Хватит паясничать! – рявкнула я на Моа и обратилась к светлейшему, лицо которого в миг приняло выражение вежливой, но чересчур насмешливой внимательности ко всем мои дальнейшим излияниям. – Ты, смотри-ка, всерьёз посчитал, что я буду развлекать тебя весь день? Твой прихвостень передал, ты желаешь молвить мне своё решенье. Так то ложь! Так я, с твоего позволенья, выйду вон отсюда!
- Не даю тебе такого позволения, - властно ответил владыка. – Ла-Рошель, откуда в тебе столько дерзости? Вести себя подобным образом в моём присутствии чревато. Я не угрожаю. Просто пытаюсь понять, понимаешь ты это или нет.
Но меня уже было не унять. Всё моё напускное хладнокровие сдуло в одночасье. Я не могла сдержать раздражения. Бесила меня его вальяжность, его намеренная леность, растянутость движений, насмешка и многозначительность, с которой он со мной говорил. Бесило непонимание, почему он уходит от моего прямого вопроса.
- Да, кое-что уж я разумею! Я разумею, что синьор наш – самый обыкновенный бездельник, и ему больше заняться нечем, кроме как валять дурака! А потому катился бы он тогда уж совсем к чёрту!
Теперь стоило уйти. Но, к моей полной неожиданности, светлейший вдруг выпростал из клешёного рукава ухоженную руку с тонким длинным запястьем и тонкими длинными пальцами, унизанными перстнями, и дотронулся до кулона от сглаза, что висел на моей шее.
- Зачем тебе это?
Чёртов кулон! Совсем о нём забыла! Ну и в дурацкое положение я попаду, если он решит, что я боюсь его колдовства!
- Бабы говорят о тебе всякое. Посоветовали надеть прежде чем идти. В чертовщину всякую верят, - нехотя ответила я.
- А ты веришь? – спросил он, вглядываясь в синий глаз на моей шее.
- Если бы увидала своими глазами, тогда, чай, и поверила бы.
Владыка кивнул и отошёл от меня обратно к низкому столу с горой срезанных роз, взял одну и приложил к лицу, задумался.
- Да, о твоей просьбе, - глядя на неё, произнёс он наконец, - я решил отказать.
Сказать, что слова его привели меня в бешенство, это ничего не сказать. Разъярённая, я в два шага подскочила к нему – полная противоположность его спокойствию и невозмутимости. Даже шут Моа, испугавшись моего решительного и страшного настроя, ринулся следом, готовый предотвратить любую непредсказуемость с моей стороны.
- То есть ты вот ради вот этого звал меня и ради этого я тут пугалом торчу перед тобою?
Светлейший бросил на меня бесстрастный взгляд снизу вверх.
- А на каком основании ты считаешь, что имеешь право диктовать мне условия? Впрочем… - и он смахнул руку Моа, которой тот предусмотрительно держал меня за плечо, - я могу сделать тебе такое одолжение и принять их, если ты тоже пойдёшь мне навстречу и исполнишь одну мою просьбу.
- И не подумаю!
Но господин наш обладал прекрасной способностью не слышать чужих слов, когда то было ему удобно.
- Я прошу тебя оказать мне честь и стать гостьей в моём доме. У тебя есть свои дела, я это понимаю, и ты ничем не будешь ограниченна. Ты вольна распоряжаться собой и своим временем как пожелаешь, но, окажи милость, каждый день возвращайся к вечеру в мой дом. У тебя будут отдельные комнаты и всё, что потребуется.
Я не верила своим ушам. Что за странное желанье! Ради чего я должна соглашаться? В непонимании и возмущении я уставилась на светлейшего. Он спокойно ждал моего ответа.
- С какой стати мне соглашаться? Думаешь, владыка, мне больше совсем нечем заняться окромя как тебя развлекать? На кой чёрт я тебе понадобилась?