Между тем, время шло. Занлар и его свора притаились, не видела я никого из них. Глядишь, выжидали чего. А у меня союзников не было, все отворотились, никто не поддержал. Задумываться стала, может, оно зря, что Мартеллу тогда отказала. И даже теперь, когда между мною и Занларом война, я нет-нет, да, бывало, припомню, что он мне говорил про мой народ, про меня саму, да про человеческую природу, и всё прикидываю, так ли это, да чем слова его мне помочь могут. Потом вдруг очнусь, что это я его дурные истины на себя примеряю, и отброшу их прочь на какое-то время. Так и не подвигалось у меня ничего.
И вот одним вечером я проходила окраинами вдоль полей к себе на подворье, и нежданное чувство щемящей нежности и любви к Иревее переполнило меня. Как она была прекрасна тем вечером! Вечернее солнце ласкало её; облизывало необъятные хлебородные поля; целовало рощи фруктовых деревьев; окуналось лучами в зелёные посеребрённые воды реки; и скакало по покатым склонам. Воздух пах свежей распаханной землёй и был вязок и тягуч. Из зарослей то и дело показывались жаворонки, перелетали с места на место. А высоко в небе носились стрижи, да ласточки, оглашая округу бездумными воплями. На всём лежала печать умиротворения.
Умиротворение, вот, что хранила моя Иревея. Здесь явственно ощущалась преемственность и вечность жизни. Порядок вещей, заведённый много лет назад, оставался нерушимым и сейчас, дарил надежду и уверенность в будущем. Это мой дом, и я люблю его больше, чем что-либо ещё. И пусть мне рассказывают, что есть места на свете лучше, я не хотела бы родиться ни в одном из них.
Дорога была не самая удобная, взрытая колёсами тяжёлых телег и стальными лемехами плуга, вдавленная копытами быков и лошадей. Вдоль лесной кромки уже тянуло вечерней прохладой. С другой стороны поля уходили в горизонт, и граница между небом и землёй пропадала в туманной дымке. То рассасывалась истома дня над просторами. Простор! Взгляду не за что был зацепиться, кроме этого неба и этой земли. А большего ничего и не надобно. И дышалось тут легко, как будто все бескрайние дали можно было вдохнуть разом, одним вдохом. И так хорошо на душе внезапно стало, как давно уже не было.
Неужели этот дорогой моему сердцу мир в скором времени может погибнуть? Неужели настанут времена, когда всё изменится, и не будет больше той Иревеи, которую я люблю и помню? Я не позволю светлейшему владыке разрушить мой мир. Буду бороться за него, даже в одиночку. Пожертвую всем ради этого. Иначе никак. В тот момент я осознала это с особенной ясностью.
Рука наткнулась на нечто острое, притороченное к поясу. Я поднесла к глазам свой нож-«бычий-цеп», и заходящее солнце сверкнуло на его гранях. Поднять руку на человека, который столь многое открыл для меня в мире, во мне самой, столь многое дал мне понять, быть может, даже стал для меня кем-то… Ни разу он не сомневался в моей силе и решимости, ни разу ему не пришлось упрекнуть меня в слабости и малодушии. Так я докажу ему, что и сама не сомневаюсь в них.
Некогда он задал мне один вопрос. Я тогда не ответила. Или ответила, но неправильно. А сейчас, кажется, пришло время.
Да, ради защиты своей родины - я смогла бы убить.
Даже тебя.
Глава 32
Как тогда, в первый раз, когда я шла к нему и не знала, что и как скажу, так и теперь я иду и не знаю, как исполню задуманное. Снова был вечер, и Иревея была трогательна тиха, и сумерки лениво ползли с востока. Завтра воскресная тавромахия, и отчего-то мне казалось, что если не успею всё сделать сегодня, то Занлар не допустит её проведения. Не знаю, с чего у меня родилась подобная фантазия. Но всё мне чудилось, как назавтра он объявляет во всеуслышание, что не будет в Иревее больше тавромахии, и вдруг появляются Теора и силой уводят нас в неведомые мрачные земли. Или того хуже, всё свершается по доброй воле мастеров, которые свято верят в непогрешимость своего синьора, и что, раз повелел, значит, так надо.
Я сделала специальный ремешок на юбке для ножа и долго возилась, чтобы неприметно для чужого глазу укрепить его. Длинная кофта должна сокрыть подозрительные очертания. Потренировалась выдёргивать его быстро, ведь счёт пойдёт на секунды. Взяла бы что другое, но свой «бычий-цеп» я хорошо знала и умела им пользоваться. Да и ножом оно быстрее всего будет.
Интересно, как Севка готовился к своему покушению? Так же рассеянно он о нём думал, как я сейчас? Так же тщательно примеривался к этому ножу, или руки его дрожали от волнения, и он боялся вдруг выронить его? Я думаю так скучно, как будто собираюсь на очередную тренировку. Ну да так даже лучше. Во мне более не осталось места сомнению.