Он пытался, и не смог сдержать усмешку.
- Слишком много вопросов, Ла-Рошель. Ты упрекнула меня, что я понятия не имею о своём народе. Быть может, ты права. Я предлагаю тебе остаться и рассказать мне о себе и о своём – и о моём - народе. Не это ли нужно, чтобы стать добрым тебе господином, как ты считаешь? Конечно, - и он ответил мне прямым волевым взглядом человека, привыкшего добиваться своего, - ты вольна и отказаться, я тебя не принуждаю. Но, отвергая моё гостеприимное предложение, ты тем самым оскорбляешь меня. А я не склонен спускать оскорбления с рук.
- А не обнаглел ли ты порядком, милостивейший синьор? – с издёвкой переспросила я. – У тебя что гостеприимное предложение, что угроза – суть одно!
- Угроза? Вовсе нет. Зачем мне угрожать тебе? Угрозами добиваются того, что лежит вне нашей власти. А разве не в моей власти предложить тебе свой дом? И разве не могу я, как твой господин, запретить тебе выступать, к примеру. Наверняка, найдётся немало таких, кто пожелает занять твоё место.
Ну нет, так просто и беспрекословно я не покорюсь!
- Считаешь, любое твоё слово - закон? Так вот, имей ввиду, я тебе не безропотная овца. Ты для меня ничего не сделал, и я тебе ничем не обязана и твои прихоти исполнять не собираюсь!
- Твоё слепое бесстрашие когда-нибудь сыграет с тобой злую шутку. Будем считать, я этого не слышал, на первый раз.
- Считай. А я что разумела, то и сказала.
Он бросал мне вызов, и я приму его, ибо отступать не в моей привычке.
- Так я жду твоего решения, Ла-Рошель.
И повисла плотная, гнетущая тишина. Я глянула на Морти, вся недвижимая фигура которого олицетворяла внутреннее стремление и напряженное внимание, на его красавца-хозяина, терпеливо ожидающего заранее указанного им ответа, приложила огромнейшее усилие, наступая на горло своей гордости, и после до неприличия затянувшейся паузы буркнула:
- Ладно, пёс с вами, я согласна. Но даже не надейся, что я долго у тебя проторчу.
- Я не отниму у тебя много времени. Обещаю, - как-то странно и задумчиво произнёс владыка, склонив голову. – Для меня будет честью принять в своём доме такую гостью, как ты.
- Хочешь сказать, я буду жить вот прямо с тобой?
- К сожалению, не имею возможности предложить ничего другого, - сокрушился светлейший, разведя руки, утопающие в клешённых рукавах. – Отныне ты – моя дорогая гостья. Без стеснения проси всего, в чём будешь нуждаться. Морти, покажи эспаде мой дом.
Глава 4
Никто не дал мне опомниться, и вот я уже снова стою в коридоре перед тяжёлыми двустворчатыми дверями, которые Моа заботливо закрывал перед моим носом. Мы молча уставились друг на друга.
- Ответь мне только на один вопрос, - нарушила я повисшее молчание, - зачем взаправду я так нужна синьору Иревейскому?
- О, сейчас я тебе скажу. Пойдём со мной.
Он повёл меня вдоль по залитому солнцем коридору, наполненному благоуханием алых роз в бессчётных вазах; мимо тонких резных колон и пилонов, увитых густым зеленеющим плющом, что рос в раскрашенных кадках; под сложными переплетениями деревянных арочных перекрытий потолка. Я шла и попутно дивилась причудливым формам перил и блестящим начищенным ступеням каждой лестницы, по которой мы то поднимались, то спускались; на стены, облицованные тёмными деревянными панелями и обтянутые пёстрой тканью; на маленькие округлые отверстия в потолке – колодцы для свету – застеклённые цветными стёклами. В до чего же странном месте я нынче очутилась! Видать, владыка наш любит незаурядную роскошь, если уж одно его жилище поражает воображение.
- А ответ до очевидности прост, - говорил Моа. – Ты заинтересовала его. А он не склонен упускать то, что вызывает его интерес.
- Так я втолкую твоему хозяину, что не стану его развлекать. Я ему не имущество, и со мной он не смеет поступать, как ему вздумается.
- Ох, Ла-Рошель, не нуди! Ты скучно говоришь! - отмахнулся Моа. – Светлейший владыка оказал тебе большую честь, пригласив в свой дом. С твоей стороны стоит отнестись с благодарностью к его радушию.
- С какой стати? Я приглашения у него не клянчила.
В толк не могу взять, с чего бы мне быть благодарной, хотя тугодумием никогда не страдала.
Моа привёл меня на галерею, обдуваемую из окон горячим, нагретым на солнце ветром. Солнце ослепило меня, но я всё же углядела чьи-то тени, что маячили впереди.