Мимо неровного, блуждающего по стенам от залетавшего ветра света фонарей я пронеслась по коридору, что отделял синьорские покои от остальной части дома. И сама не поняла, как оказалась в том самом большом белом зале, где мы с Занларом встретились впервые. Даже сейчас, ночью, здесь было куда светлее, чем в остальных комнатах. Белые стены отражали холодный блёклый свет, льющийся из окна. Луна взошла.
Скорее почувствовала, чем увидела, что кто-то прошёл следом за мной. Обернулась и углядела высокий человеческий силуэт. Моа. Он бросился мне в ноги, рухнул передо мной на колени. Он рыдал.
- Ла-Рошель! Это конец!.. Он умирает, Ла-Рошель! Умирает!.. Прости меня, Ла-Рошель, ну прости же, богом заклинаю! Я, мы… мы хотели, чтобы ты знала, хотели сказать много раньше, но он сказал, что тогда убьёт нас! Что же нам оставалось, Ла-Рошель, что же нам оставалось? Прости, прости нас…
Он шептал, он бился лбом об пол у моих ног. По его телу, распластанному как у подбитой птицы, волнами пробегали судороги рыданий. Он поднял на меня лицо, и я никогда не видела его таким. Всегда аккуратно убранные в тугие косы волосы падали на него спутанными выбившимися лохмами, красные, полные отчаяния и горя глаза, нервически трясущиеся губы и голова.
- Что нам теперь делать, дорогая, милая Ла-Рошель? Что же нам делать? – шептал он.
Я ничего не отвечала. Я никогда не видела его таким.
- Я хотел, чтобы ты знала! Я просил, я умолял его рассказать тебе раньше! Ты имела право знать с самого начала. Если бы… если бы он только позволил… Ради бога, Ла-Рошель, прости меня! Прости…
Он схватил мою безвольно повисшую руку, прижал к мокрому от слёз лицу, приложил к горячим дрожащим, как в лихорадке, губам, покрывал её быстрыми слепыми поцелуями.
Я попыталась отнять руку, но он не дал, вцепился в неё мёртвой хваткой.
- Ла-Рошель, послушай меня! Послушай… Ему давали лишь полгода, половина этого срока уже миновала… Боже мой, Ла-Рошель, как мало ему осталось!.. Это конец! Что с нами со всеми будет – без него, - как нам жить… У нас больше нет надежды... он скоро умрёт! За что, за что такое горе…
Я ничего не отвечала. Я молча стояла перед ним и смотрела на его распластанную у моих ног фигуру.
Потом развернулась и, ни слова не говоря, вышла за дверь. Оставила его одного, одинокого, отчаявшегося, без надежды.
Откровение
Я возвращаюсь к Занлару. И я заставлю его выслушать меня, хочет он того или нет.
Подошла к двери и, полная злой решимости, дёрнула ручку. Рвала дверь на себя, не понимая, почему она не поддаётся.
Она была закрыта.
- Занлар! – позвала я что есть мочи. – Занлар, будь ты проклят, я знаю, что ты там!
Ударила по изрезанной тонкой резьбой створке кулаком, но она не открылась.
С окна в коридоре слетел ястреб. Рагнар. Невозмутимый, неприступный, нечеловеческий. Ничем не похожий на Моа, что бился у моих ног.
- Светлейший не примет тебя.
- Не примет? Не примет? – переспросила я с издёвкой.
Он посмотрел на меня большими, круглыми, ничего не выражающими глазами. Тогда я заколотила в дверь пуще прежнего. Бестолку.
И в ту минуту, прислонясь разгорячённой щекой к шероховатому и холодному изображению оленя на створке двери, вонзая в него когти, я впервые испытала новое, повергшее в глубокое отчаяние, чувство.
Беспомощность.
Безысходность.
Бессилие.
- Занлар, ты трус! – в безумной, иступлённой ярости кричала я запертой двери. – И всегда им был! И таким ты и сдохнешь!
Но дверь была безмолвна. И ни один звук не ответил мне.
Глава 33
С наступлением утра я не имела права оплошать. День воскресной тавромахии, и как бы паршиво ни провела эту ночь, я выйду на арену и сделаю всё, чего от меня ждут. Так я решила, проснувшись в тот день непростительно поздно.
Уже светало, когда я пришла к себе на двор после бесполезных попыток достучаться до Занлара. Я сразу упала на свою старую кособокую кровать и уснула так крепко, что все события, происшедшие со мной накануне, стали казаться лишь одним из привидевшихся дурных снов. Чтобы не думать о них, я, едва на ноги, занялась приготовлениями к выступлению.
Это уже был почти что ритуал, неизменный год от года. Этой его неизменности я была особенно рада: нынче я была немного рассеяна. Бадик чувствовал себя хорошо. Об этом мне доложили скотники на малой арене. Подивились, что небывало поздно о нём справляюсь, но я не стала им объяснять.