Жара стояла невыносимая. По пути домой я окунулась в речке, чтобы освежиться. Притащилась на свой двор, прошла сразу в свой закуток в общем бараке, упала на набитый соломой матрац и, к собственному удивлению, тут же уснула.
***
Не думаю, что я первая, кто заметит: нет быстрее способа слухи разнести, чем из уст в уста. Да и как же им ещё в наших краях, где половина народа с письмом и чтением еле слаживает, разноситься? Так что уже к следующему дню о моём посещении синьорского жилища знала чуть ли не вся Иревея. Стоило мне появиться на людях, как на меня накинулись с бесчисленными вопросами: Что повелел синьор наш? Согласился ли он? Цела ли, жива ли сама-то вернулась? На кого похож, на колдуна одноглазого или всё-таки на карлика? Как живёт, да здравствует ли? Да сызнова, что порешил и богат ли?
Богат-то богат, да не заробела я перед ним. Высказала всё, как на духу. Он меня выслушал, да и согласился, куда ж ему деваться было. Отменят нашу пошлину, отвечала я. Но про уговор наш с ним так ни словом и не обмолвилась.
И не убоялась? Не страшно ли было? – Нет, не страшно.
Тут народ в очередной раз моей отвагой восхитился, смелость мою превознёс и порешил, что «Ла-Рошель никакая чёрная магия не возьмёт!». Повеселел народ. Нарадоваться не мог на бесстрашие эспады, что со владыкою лицом к лицу встретилась. А о слове, что эспада ему дала, так и не узнал.
Да недолго неведение длилось. Проговорилась я сдуру.
Случилось это несколькими часами позже. Никогда не умела хранить секретов. А тут пополудни сели мы, значит, с моей товаркой, Сандаловой Шерой, в пустом Сельгином трактире за тарелку рыбной похлёбки, чёрт и дёрнул меня ляпнуть, что синьор требование моё исполнить только тогда пожелал, когда взял с меня слово ночевать в его чудо-дворце.
- И вот я с тех пор в толк не возьму, что за странная причуда! На кой чёрт я ему сдалась? – поделилась я своим недоуменьем с Шерой.
- Да ну, прям так и сказал? – оживилась она тут же. – Прям так и предложил? То-то я смотрю, тебя в последнее время не видать! Ну я, чай, думаю, умоталась к своему дружку, к этому, Пегому. Вы ж с ним там, вроде как, любови крутите, вот я и подумала, девка наша не скучает, значит, да времени даром не теряет. А ты-то вон чаво! Куда занесло-то! Слушай, а как там живётся у него? А то как к колдуну – и в его логово, не страшно, чай?
- Да с чего бы страшно? – отмахнулась я. – Сколько была у него, никакой чертовщины не случилось со мною. Досадую только, что согласилась. Выцарапал согласие, хитрец, обманом. А как сказать ему, что отказываюсь? Уж больно не по нраву мне у него. Но ты смотри, не болтай никому.
- Ну конечно! Я – могила! – и Шера для придания большей весомости своим словам прикрыла рот ладонью. Придвинулась ко мне поближе, нависла дюжими плечами. Оглядела пустой трактир Сельги на предмет чужих ушей. – А расскажи, как там всё у него? Богато, поди, красиво? Живёшь по-королевски?
По-королевски… Ночи не припоминаю, когда бы столько чертыхалась.
Как чопорная Зуларет оставила меня одну, мне времени потребовалось мало, чтобы решить, что истуканом простаивать под злополучной дверью я не буду. Зашла как можно осторожнее, огляделась. Ни одного угла в комнате не нашла. Она округлая была, огромная, с широкими окнами. Пока до них добиралась, сшибла две бесполезные низкие скамеечки, больно налетела на угол несуразной тумбы на гнутых расползающихся ногах, задела безделушку с настенной полки, и она упала и разбилась… И где тот вид, из-за которого я сюда угодила? Я высунулась в растворённое окно, ещё раз поразилась нелепости своего пребывания в этом месте и ещё раз осмотрела комнату в тщетных попытках отыскать хоть что-то смахивающее на кровать. По центру заприметила нечто, что по-нашему назвала бы тюфяком или топчаном: вытянутое и узкое ложе с изогнутой волною спинкой. Тут я и попыталась примоститься. Но прохладная и гладкая обивка оказалась такой скользкой, что улежать можно было только в крайне несуразной недвижимой позе. Кроме того, мне никак было не уместиться во весь рост. Бестолковая штука!
Неровные стены смыкались куполом над моей головой. Я потрогала их рукой: обитые плотной и тёплой на ощупь бордовой материей снизу и украшенные тонкой деревянной решёткой сверху. Подняв голову, я присвистнула от удивления: потолок зиял безумной мазнёй неизвестного художника, заключённой в правильный овал.