Я внимательно осмотрела новые бандерильи - так ли они прочны и не подведут ли меня, и взяла короткий четырёхгранный нож на толстой ручке. «Бычий цеп», так мы его называли. Нож, используемый в самом крайнем случае. Нож, обрывающий жизнь быка одним ударом в правильное место. И нож, пресекающий славу любого эспады, применившего его. Какое бы ни было оправдание, пусть даже эспада мог погибнуть, убийство быка всегда говорило об отсутствии должного мастерства. В нашем деле это так. Столь серьёзные ошибки никому не прощались.
Сколько себя помнила, я ни разу его не доставала. И всё же, такой нож должен быть у каждого выходящего на арену эспады. Таковы правила.
Я завязала в узел свой скарб и отправилась в гильдию. Во главе нашей гильдии стояли прославленные мастера тавромахии, и мне нужно показаться им и, по обычаю, подтвердить своё желание выступать, «разумея все риски и налагаемую ответственность».
- Что налепить ему на рога, ленты или горящие шары? – спросил меня на выходе Федька.
Да, к выступлению принаряжались не только эспады. Быки тоже удостаивались цветастых лент или горящих пламенем шаров на рогах.
- Сегодня мы выступаем с лентами, - ответила я, подумав. – Только не делай их длинными.
- Ну, добро, Рошка! Слышь, удачи тебе, - Федька положил грязную завшивевшую ладонь мне на плечо.
Я поблагодарила его.
Через час откроется ярмарка. По обыкновению, народ сначала там прошвырнётся, а потом подтянется на большую арену на тавромахию. А в гильдии уже вовсю идут торги за зрительские места на арене. С утра наши мастера заключали сделки на аренду с самыми зажиточными иревейцами, с владельцами постоялых дворов и крупными торгашами. Они рядами выкупали места и уже дальше продавали желающим смотреть тавромахию со всеми удобствами: сидя на скамье или даже под навесом от солнца - места в тени всегда стоили дороже. Остальные зрители задарма довольствовались малым, стояли на самом солнцепёке и что есть силы тянули шеи в попытках углядеть из-за спин происходящее на арене действо. Но и таких всякий раз было немало. Они и составляли основную, самую строгую и требовательную часть нашей публики.
Несмотря на ранний час, стоявшее на задворках большой арены оживление с самого начала показалось мне нездоровым. Ясно дело, во время торгов люди всегда суетятся. Одни сбивают цену, другие с пеной у рта верещат, что это наглёж и переходит всякие границы. Но что-то напряжённое скопилось на лицах заключающих сделку иревейцев. Они стояли отдельными кружками, тихо переговаривались и здоровались со мной натянуто. В одном таком кружке между участниками шёл оживленный спор, и кто-то крикнул: «Воровство!»
Нагнув голову, чтобы не стукнуться о притолочную перекладину, я прошла в помещение с низким потолком, где руководство гильдии, восседая за большими широкими столами, готовилось к началу тавромахии. Из пяти мастеров на месте оказалось только трое.
- Что за шутки? Почему весь этот сброд всё ещё здесь толчется? – спросила я.
Старики – нет, на деле одному из них не было ещё и сорока – разом посмотрели на меня, и в их глазах я прочла то же напряжение, что и на лицах людей снаружи.
- Наконец-то ты пришла, Ла-Рошель! – обрадовался старик Паллиний, Пал. – Иди, отмечайся, вставай на учёт эспад.
Я оглядела их невесёлые лица. Что-то тут нечисто.
- В чём дело, мастера? Чего понурые сидите?
Они переглянулись меж собой, старик Пал, старик Фес и Иссинион, которому не было ещё и сорока. Старик Фес покачал кудлатой головой, запустил по запястье руку в бороду. Иссинион отвернулся. Старик Пал понял, что речить ему придётся, и тяжко вздохнул.
- Да дело тут такое приключилось, - начал он. – Говорить тебе трудно, осерчаешь ведь. Не отменил, походу, синьор наш пошлину свою.
- Что ты разумеешь, что значит, не отменил?
Как так? Тут какая-то ошибка! Он же мне лично…
- Что говорю, то и разумею. Пришли поутру арендаторы. Торги провели как обычно, как водится. А как сейчас воротились все до единого, жалуются: поджидали их по домам синьорские отродья, прислужники его. Требовали пошлину со сделок уплатить, по справедливости, якобы. А как взяли, так десять процентов от каждой вышло. Так то не только у нас. Вон, и на ярмарке люди жалуются.