- Что вы здесь делаете?
Я обернулась. Только что была совсем одна. Но вот теперь внизу стоит высокая узкая дева с янтарного цвета волосами и, словно хищник, не сводит с меня янтарных глаз. Что ж, если она - одна из свиты светлейшего, это даже лучше.
- Иду к твоему господину, - ответила я. – Я – эспада Ла-Рошель, и я пришла сказать, что думает его народ, до которого ему, вестимо, совсем нету дела.
Девица медленно поднялась ко мне. Её недобрые глаза хищницы не отрывались от меня.
- Светлейший вас не примет.
Я тут же вскипела.
- Тогда на кой чёрт он здесь расселся, коли не в состоянии выслушать свой народ? Так, я тебе вот что хочу сказать: или ты мне покажешь, как к нему попасть, или я справлюсь и без твоей помощи. В любом случае, я найду его.
Любопытство ли взыграло в моей собеседнице, или какой другой помысел, но она согласилась показать мне дорогу.
- Я проведу вас. Но я предупреждала.
И она легко толкнула створки высокой двери, украшенные резными фигурами и какими-то миниатюрами. Этого одного её скупого движения для меня было достаточно, чтобы отметить, что, несмотря на кажущуюся хрупкость и молодость, девица обладает изрядной физической силой.
Внутри меня поджидал длинный, залитый солнцем коридор, зажатый меж двух рядов окон из цветного стекла. Свод был покатый и высокий и покоился на деревянных опорах. Моя спутница быстрым шагом направилась по коридору. Я шла следом, не отставая и не зевая по сторонам. Поняла лишь, что богатство, виденное мною снаружи, это ничто, по сравнению с тем, что я могла увидеть внутри.
Дева открыла передо мной одну из дверей в конце. Переступив порог, я оказалась в огромном зале. Яркий белый свет проникал из высоких окон, отражался от белых стен и лился на меня сверху, с теряющегося в этом свету потолка.
С непривычки мои глаза разглядели впереди лишь очертания высокой склоненной фигуры в длинных одеждах. Я направилась прямиком к ней, как к сигнальной вышке. С порога начала свою неподготовленную речь, дышавшую глубоким возмущением, так как всё, что я успела тут разглядеть, было мне непривычно, незнакомо и, главное, задело до глубины души.
- По какому такому праву, светлейший синьор, ты указываешь, как нам жить? Как ты смеешь при своём богатстве сдирать с нас три шкуры? Алчности нету придела, это я разумею. Но неужели у тебя ещё и совести совсем нету?
Фигура отшатнулась от меня. И только тогда, приблизившись вплотную, я заметила, что она склонялась над повернутым спинкой креслом, из которого поднялся еще один человек, едва достигающий моего плеча. В его руку была вложена длинная дымящаяся трубка.
- Что-то не припоминаю, чтобы у меня были часы для аудиенций, - сказал он.
Ошибка была налицо, но меня это нисколько не смутило. Я посмотрела сверху вниз на говорившего, перевела взгляд на высокую фигуру. Она молча отступила от меня, не сводя враждебных и таких же жёлтых, как у девицы, глаз.
- Полагаю, эта пылкая речь предназначалась мне, - заметил низкий господин, медленно прикладывая трубку к губам.
- Вот именно. Сам живёшь припеваючи, а с людей простых, с рассвету до закату горб гнущих, всё же поднялась рука лишнюю копеечку содрать.
- Как ты разговариваешь с владыкой! – гаркнула желтоглазая причина моей ошибки.
Светлейший ленивым взмахом руки прервал его.
- Помолчи, Рагнар. Может быть, ты сначала назовешь себя, чтобы я знал, от кого получаю подобные обвинения.
- Я – Ла-Рошель, эспада и мастер иревейской тавромахии, - не скрывая достоинства, ответила я. Пусть знает, с кем дело имеет. Пусть знает, что я привыкла день ото дня выходить один на один с могучим быком, и что все его хитрости меня не смутят. – Тебе ясно, что это значит?
Он совсем не слышал меня. Отрешённость и равнодушие так и не сошли с его лица. Его взгляд безразлично, сонно заскользил по мне с ног до головы, и мне стало противно от этих странных, пустых, словно ощупывающих моё тело глаз.
- Женщины занимаются тавромахией? – с ноткой удивления в голосе переспросил он.
- Только одна, и она сейчас перед тобой, - раздраженно сказала я. Его нарочитая медлительность и небрежность движений начинали выводить из себя.