Выбрать главу
И люди в черном выволокли на улицу его безжизненное тело - в ночь, в мир, который ему больше не принадлежал. Into the world that was theirs and no longer his. Этот мир принадлежал им. Chapter Twenty-One 21 SOUND; A MURMURED RUSTLE in the air. Неуловимый звук: шепот или шорох. Robert Neville coughed weakly, then grimaced as the pain filled his chest. Роберт Нэвилль слабо кашлянул и поморщился: грудь наполнилась болью. A bubbling groan passed his lips and his head rolled slightly on the flat pillow. Из глубины его тела вырвался булькающий стон, и голова чуть покачнулась на плоской больничной подушке.
The sound grew stronger, it became a rumbling mixture of noises. Звук стал громче - смесь разнородных приглушенных шумов.
His hands drew in slowly at his sides. Медленно возвращалось ощущение рук, лежащих вдоль туловища.
Why didn't they take the fire off his chest? Жжение в груди - огонь.
He could feel hot coals dropping through openings in his flesh. Они забыли погасить огонь. В его груди. Все горело. Маленькие горячие угольки прожигали плоть и выкатывались наружу...
Another groan, agonized and breathless, twitched his graying lips. И снова слабый, агонизирующий стон разомкнул его пересохшие голубоватые губы.
Then his eyes fluttered open. Веки дрогнули, и он раскрыл глаза.
He stared at the rough plaster ceiling for a full minute without blinking. Его взору предстал грубый серый потолок -нештукатуренная бетонная плита перекрытия.
Pain ebbed and swelled in his chest with an endless, nerve-clutching throb.
Около минуты, не мигая, он глядел прямо перед собой. Боль в груди пульсировала, то прибывая, то убывая, словно прибой перекатывал гальку по его обнаженным нервам.
His face remained a taut, lined mask of resistance to the pain. Все его сознание концентрировалось только на этом: выдержать эту боль, сдержать ее в себе, не дать ей победить.
If he relaxed for a second, it enveloped him completely; he had to fight it. Расслабься он хоть на мгновение - и она вырвется, вберет весь его разум, охватит все его тело, и теперь, очнувшись, он не должен был этого допустить. Теперь он должен был сопротивляться.
For the first few minutes he could only struggle with the pain, suffering beneath its hot stabbing. Несколько минут он был сосредоточен на этой борьбе с болью, он буквально перестал видеть и оглох, пытаясь локализовать в себе эту жестокую кинжальную пульсацию.
Then, after a while, his brain began to function; slowly, like a machine faltering, starting and stopping, turning and jamming gears. Наконец сознание стало понемногу возвращаться к нему. Мозги работали медленно, как плохо отлаженный механизм, остановившийся и теперь понемногу набирающий обороты, неуверенно, толчками, словно перескакивая с одного режима на другой.
Where am I? It was his first thought. Где я? - была его первая мысль.
The pain was awful. И снова - чудовищная боль.
He looked down at his chest and saw that it was bound with a wide bandage, a great, moist spot of red rising and falling jerkily in the middle of it. Он покосился вниз, стараясь разглядеть свою грудь.
He closed his eyes and swallowed. То, что он увидел, была широкая повязка с огромным влажным растекающимся пятном красного цвета в середине, которое толчками пульсировало, вздымаясь и опадая.
I'm hurt, he thought. Он закрыл глаза и сглотнул.
I'm hurt badly. Я ранен, - пронеслось в его мозгу. - Как следует, тяжело ранен.
His mouth and throat felt powdery dry. В горле и во рту было сухо, словно он наглотался песчаной пыли.
Where am I, what am I- Где я? Кто, что? Зачем?..
Then he remembered; the dark men and the attack on his house. Наконец он вспомнил: люди в темном штурмовали его дом.
And he knew where he was even before he turned his head slowly, achingly, and saw the barred windows across the tiny cubicle. И теперь... - он догадался, где он теперь. Даже не оглядываясь по сторонам. Но он все-таки повернул голову - тяжело, медленно, болезненно, и увидел маленькую палату и зарешеченные окна.
He looked at the windows for a long time, face tight, teeth clenched together. Он долго разглядывал эти окна, лицо его было напряжено, губы плотно сжаты.
The sound was outside; the rushing, confused sound. Оттуда, из-за окон, с улицы доносился этот слабый звук, означавший, по всей видимости, суету и возню, а также некоторое замешательство.
He let his head roll back on the pillow and lay staring at the ceiling. Он расслабился, и голова его заняла прежнее положение, так что снова пришлось разглядывать потолок.
It was hard to understand the moment on its own terms. Очень трудно было разобраться в этой ситуации и понять, что происходит, слишком все было неправдоподобно.