Выбрать главу
It was all a pose, he thought, her coming in and being so official. Все это поза, - подумал он, - ее официозность, ее выдержка. She was afraid to be herself. Все поза, начиная с того, как она вошла. Она просто боится быть самой собой. I can understand that. И это можно понять. Ruth bent over him and her cool lips pressed on his. Руфь склонилась над ним и прикоснулась холодными губами к его, сухим и горячим. "You'll be with her soon," she murmured hastily. Then she straightened up, her lips pressed together tightly. - Скоро ты будешь с нею, - торопливо шепнула она, выпрямилась, и губы ее словно плотно сомкнулись, возвращая на лицо маску отчуждения. She buttoned the two top buttons of her blouse. A moment longer she looked down at him. Then her eyes glanced at his right hand. Она поправила и застегнула блузку, снова взглянула на него и движением глаз указала на зажатый в его руке пакетик. "Take them soon," she murmured, and turned away quickly. - Прими это. Не откладывай, у тебя мало времени, - прошептала она и быстро отвернулась. He heard her footsteps moving across the floor. Он слушал, как удалялись ее шага. Then the door was shutting and he heard the sound of it being locked. Затем хлопнула дверь. Затем в замке повернулся ключ. He closed his eyes and felt warm tears pushing out from beneath the lids. Он закрыл глаза и почувствовал, как из-под опущенных век пробиваются горячие, сухие слезы. Good-by, Ruth. Прощай, Руфь.
Good-by, everything. Прощайте, все и все.
Then, suddenly, he drew in a quick breath. Bracing himself, he pushed himself up to a sitting position.
Он набрал в легкие побольше воздуха и, помогая себе руками, попытался сесть.
He refused to let himself collapse at the burning pain that exploded in his chest. В груди взорвалась боль, сталкивая его разум в бездонную пропасть коллапса, но он собрал все свои силы и удержался на краю.
Teeth grating together, he stood up on his feet. Он заскрипел зубами и встал.
For a moment he almost fell, but, catching his balance, he stumbled across the floor on vibrating legs he could hardly feel. Ноги не слушались, ходили ходуном, он едва не упал, но поймал равновесие и сделал шаг к окну... Еще один...
He fell against the window and looked out. Вцепившись руками в оконную раму, он глядел вниз.
The street was filled with people. Улица была полна народа.
They milled and stirred in the gray light of morning, the sound of their talking like the buzzing of a million insects. Было раннее утро, еще не отступили ночные сумерки, и люди копошились внизу серой массой, издавая звук, похожий на гудение, словно скопище насекомых.
He looked out over the people, his left hand gripping the bars with bloodless fingers, his eyes fever- lit. Вцепившись бескровными пальцами в решетку, он лихорадочно вглядывался в них, пытаясь разглядеть их лица.
Then someone saw him. И вдруг кто-то заметил его.
For a moment there was an increased babbling of voices, a few startled cries. Мгновенный ропот прокатился по толпе, раздалось несколько криков, и все стихло.
Then sudden silence, as though a heavy blanket had fallen over their heads. Наступила тишина, словно толпу накрыли плотным одеялом.
They all stood looking up at him with their white faces. Они стояли и все, как один, смотрели на него, обратив к нему свои бледные лица.
He stared back. А он глядел на них.
And suddenly he thought, I'm the abnormal one now. И вдруг он понял: это же я не в норме, а не они.
Normalcy was a majority concept, the standard of many and not the standard of just one man. Норма - это понятие большинства. Стандарт. Это решает большинство, а не одиночка, кто бы он ни был.
Abruptly that realization joined with what he saw on their faces-awe, fear, shrinking horror-and he knew that they were afraid of him. Это внезапное откровение соединилось в нем с тем, что он видел: их лица, искаженные страхом, ужасом, ненавистью, - и он ощутил, как они боятся его, как он ужасен. Он -чудовищный выродок.
To them he was some terrible scourge they had never seen, a scourge even worse than the disease they had come to live with. Для них он куда опаснее той инфекции, жить с которой они уже приспособились.
He was an invisible specter who had left for evidence of his existence the bloodless bodies of their loved ones. Он был монстром, которого до сих пор никто не мог поймать, никто не мог увидеть.
And he understood what they felt and did not hate them. Доказательством его существования были лишь окровавленные трупы их близких и возлюбленных - он ощутил и понял, кем он был для них, и глядел на них без ненависти.
His right hand tightened on the tiny envelope of pills. Он сжал в пальцах пакетик с пилюлями.
So long as the end did not come with violence, so long as it did not have to be a butchery before their eyes