| After the first few weeks of building up intense hope about the dog, it had slowly dawned on him that intense hope was not the answer and never had been. In a world of monotonous horror there could be no salvation in wild dreaming. | После нескольких недель надежд и хлопот, связанных с этим псом, находясь в сумерках энтузиазма, он вновь ощутил, что великая мечта никогда не давала и не даст никакого полезного выхода, и в особенности здесь, в этом мире перманентного, непроходящего ужаса, где действительность не давала возможности даже раствориться и утонуть в своих счастливых грезах. |
| Horror he had adjusted to. But monotony was the greater obstacle, and he realized it now, understood it at long last. | К ужасу можно было привыкнуть, но его монотонное однообразие не давало расслабиться, и именно это и было главным препятствием. |
| And understanding it seemed to give him a sort of quiet peace, a sense of having spread all the cards on his mental table, examined them, and settled conclusively on the desired hand. | Только теперь он отчетливо осознал это. Впрочем, осознав, он стал спокойнее относиться: теперь в игре все козыри оказались раскрыты, и, оценив расклад, он мог просчитывать варианты и принимать решения. |
| Burying the dog had not been the agony he had supposed it would be. | Он схоронил пса, и отчаяние не скрутило его, вопреки ожиданиям. |
| In a way, it was almost like burying threadbare hopes and false excitements. | Он хоронил лишь свои надежды, которые, ясно, были шиты белыми нитками. Он хоронил свои неискренние восторги и несбыточные мечты. |
| From that day on he learned to accept the dungeon he existed in, neither seeking to escape with sudden derring-do nor beating his pate bloody on its walls. | И так он принял законы заточения, ставшие законом его жизни, и перестал искать спасения в безрассудных вылазках и биться головою в стены, оставляя на них кровавые следы. |
| And, thus resigned, he returned to work. | И так он смирился. И, отрекшись от своих иллюзий, вернулся к работе. |
| It had happened almost a year before, several days after he had put Virginia to her second and final rest. | Это случилось год назад, через несколько дней после того, как он во второй и последний раз навсегда простился с Вирджинией. |
| Hollow and bleak, a sense of absolute loss in him, he was walking the streets late one afternoon, hands listless at his sides, feet shuffling with the rhythm of despair. | Он был опустошен. Мрачно переживая свою потерю, он, безвольно сутулясь, бесцельно бродил по улицам. Близились сумерки. Он шел, едва волоча ноги, и в его походке без труда читалось отчаяние. |
| His face mirrored nothing of the helpless agony he felt. | Лицо его не выражало ничего, хотя душа молила о помощи и звала... Кого? |
| His face was a blank. | В глазах его зияла пустота. |
| He had wandered through the streets for hours, neither knowing nor caring where he was going. All he knew was that he couldn't return to the empty rooms of the house, couldn't look at the things they had touched and held and known with him. | Он бродил по улицам уже не первый день с тех пор, как понял, что не может возвращаться в свой опустевший, осиротелый дом, и ему было все равно куда идти, лишь бы не видеть этих пустых комнат и этих вещей - таких обычных и таких знакомых. |
| He couldn't look at Kathy's empty bed, at her clothes hanging still and useless in the closet, couldn't look at the bed that he and Virginia had slept in, at Virginia's clothes, her jewelry, all her perfumes on the bureau. | Еще недавно они вместе трогали и изучали их... Он не мог видеть кроватку Кэтти и ее одежду, все еще висевшую в стенном шкафу. Он не мог смотреть на постель, в которой они спали с Вирджинией, на ее платья, духи и столик. |
| He couldn't go near the house. | Он был не в состоянии даже просто приблизиться к своему дому. |
| And so he walked and wandered, and he didn't know where he was when the people started milling past him, when the man caught his arm and breathed garlic in his face. | Он бродил и бродил, не зная, куда идет, как вдруг оказался внутри какой-то толпы, огромной, спешащей. Какие-то люди обступили его. Один из них схватил его за руку и дохнул чесночным духом прямо в лицо. |
| "Come, brother, come," the man said, his voice a grating rasp. | - Пойдем, брат, пойдем с нами, - сказал незнакомец громким шепотом, хрипя словно простуженный или сорвавший голос от крика. |
| He saw the man's throat moving like clammy turkey skin, the red-splotched cheeks, the feverish eyes, the black suit, unpressed, unclean. | У него дергался кадык, и Нэвилль заметил тощую и потную индюшачью шею, горячечный румянец на щеках, нездоровый блеск глаз. Черное одеяние было испачкано и измято. |
| "Come and be saved, brother, saved." | - Пойдем с нами, брат, и ты будешь спасен! Спасен!! |
| Robert Neville stared at the man. He didn't understand. The man pulled him on, his fingers like skeleton fingers on Neville's arm. | Роберт Нэвилль, ничего не понимая, уставился на него, а человек тащил его за собой, намертво вцепившись рукой в его запястье. |