— Комары,— сказала она. — Мухи и песчаные блохи.
— Наступает эра насекомых.
— Ничего хорошего,— отозвалась она. — Они разносят инфекцию. Надо бы еще натянуть сетку вокруг Кэтти.
— Знаю, знаю,— сказал он, возвращаясь к плите и покачивая сковородку так, что кипящий жир растекся поверх белка. — Все собираюсь этим заняться.
— И аэрозоль тот, похоже, тоже не действует,— сказала Вирджиния.
— Совсем не действует?.. А мне сказали, что это один из лучших.
Он стряхнул яичницу на тарелку.
— Ты в самом деле не хочешь кофе?
— Нет, спасибо.
Она протянула ему запеченный хлебец с маслом.
— Молись, чтобы на нас еще не обрушилась какая-нибудь новая порода супержуков,— сказал он. — Помнишь это нашествие гигантских кузнечиков в Колорадо? Говорят, там было что-то невиданное.
Она согласно кивнула.
— Может, эти насекомые… Как сказать? Мутируют.
— Что это значит?
— Это значит… Видоизменяются. Внезапно. Перескакивая десятки, сотни ступеней эволюции. Они иногда развивают при этом такие свойства, которые они, может, никогда бы и не приобрели, если бы не…
Он умолк.
— Если бы не эти бомбежки?
— Может быть,— сказал он. — Похоже, что песчаные бури — это от них. Может быть, и многое другое.
Она тяжело вздохнула.
— А говорят, что мы выиграли эту войну.
— Ее никто не выиграл.
— Комары выиграли.
Он едва заметно улыбнулся.
— Похоже, что они.
Некоторое время они сидели молча, звяканье его вилки да стук чашки о блюдце нарушали утреннюю кухонную тишину.
— Ты заходил сегодня к Кэтти? — спросила она.
— Только что заглянул. Она прекрасно выглядит.
— Хорошо.
Она изучающе посмотрела на него.
— Я все думаю, Боб,— сказала она,— может быть, отправить ее на восток, к твоей матери, пока я не поправлюсь. Это ведь может оказаться заразно.
— Можно,— с сомнением отозвался он. — Но если это заразно, то там, где живет моя мать, вряд ли будет безопаснее.
— Ты так думаешь? — она выглядела озабоченной.
Он пожал плечами.
— Не знаю, лапа. По-моему, ей здесь вполне безопасно. Если обстановка вокруг будет ухудшаться, мы просто не пустим ее в школу.
Она хотела что-то сказать, но остановилась.
— Хорошо.
Он посмотрел на часы:
— Мне бы надо поторапливаться.
Она кивнула, и он быстро доел остатки завтрака. Пока он осушал чашку кофе, она спросила его про вчерашнюю газету.
— В спальне,— ответил он.
— Есть что-нибудь новенькое?
— Ничего. Все то же самое. Так по всей стране, то здесь, то там. Микроба они пока обнаружить не смогли.
Она прикусила нижнюю губу.
— И никто не знает, что это?
— Сомневаюсь. Если бы знали — если бы хоть кто-нибудь знал — они бы непременно сообщили.
— Не может этого быть — чтобы никто не имел понятия…
— Понятие у каждого свое. Да что с того толку.
— Но что-то они говорят?
Он пожал плечами.
— Все бактериологическое оружие находится под контролем…
— Ты не думаешь, что это?..
— Бактериологическое оружие?
— Да.
— Но война-то закончилась.
— Боб,— внезапно сказала она,— как ты думаешь, тебе надо идти на работу?
Он вымученно улыбнулся.
— А что еще делать? Нам же надо что-то есть.
— Знаю. Но…
Он через стол дотянулся до нее и почувствовал, как холодна ее рука.
— Лапушка, все будет хорошо,— сказал он.
— Ты думаешь, Кэтти надо отправлять в школу?
— Думаю, да. Пока не было заявления правительства о закрытии школ, я не вижу причины держать ее дома. Она абсолютно здорова.
— Но там, в школе — все дети.”
— Я все-таки думаю, что так будет лучше,— сказал он.
Она тихо вздохнула.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему.
— Что-нибудь еще, пока я не ушел? — спросил он.
Она покачала головой.
— Сегодня не выходи из дома,— сказал он. — И ляг в постель.
— Ладно,— ответила она,— как только отправлю Кэтти.
Он погладил ее по руке. На улице сигналил автомобиль. Глотнув остатки кофе, он забежал в ванную сполоснуть рот, достал из стенного шкафа пиджак и, на ходу натягивая его, поспешил к выходу.
— Пока, лапушка,— сказал он, целуя ее в щечку. — Все это того не стоит. Ну, будь.
— Пока,— сказала она. — Будь осторожен.
Он пересек лужайку, чувствуя на зубах остатки висящей в воздухе песчаной пыли; ее назойливый запах остро щекотал ноздри.
— Привет,— сказал он, садясь в машину и захлопывая за собой дверь.
— Приветствую,— отозвался Бен Кортман.
7
“Вытяжка из сока “Allium Satmun”, рода линейных, к которому относился чеснок, черемша, лук, шалот и лук-резанец. Светлая жидкость с резким запахом, содержащая несколько разновидностей аллил-сульфидов. Приблизительный состав: вода 64.6, белок 6.8, жир 0.1, карбогидраты 26.3, клетчатка 0.8, зольный остаток 1.4”.
Именно это. Он встряхнул в кулаке розовый кожистый зубок — один из тех, что он тысячами развешивал на окнах своего дома. Уже семь месяцев он мастерил эти проклятые низанки и развешивал их, абсолютно не задумываясь над тем, почему они отпугивают вампиров. Теперь он знал, почему.
Он положил зубок на край раковины. Черемша, лук, шалот, лук-резанец. Будут ли они действовать так же, как и чеснок? Он будет выглядеть идиотом, если это окажется так: когда он искал, на десятки миль в округе не оказалось чеснока, в то время как лук рос повсюду.
Он положил зубок на плоскость тесака, раздавил его в кашу и принюхался к запаху выступившего каплями маслянистого сока.
Ну, и что же дальше? Ведь он не нашел в своих воспоминаниях ни разгадки, ни ключа к происходящему. Лишь разговоры о насекомых-переносчиках, о вирусах. Он был уверен, что дело не в этом.
Правда, из прошлого всплыло не только это: захлестнувшая его боль воспоминаний с каждым словом вонзалась в его плоть. Старые раны раскрылись и кровоточили воспоминаниями о Ней.
Остановиться! Пора было остановиться. Его кулаки сжались. Он закрыл глаза и долго безуспешно пытался вернуться в настоящее. Былые ощущения ожили в нем, пробуждая тоску плоти по прошлому. Реальность поблекла и отступила на второй план. Помогло только виски — он пил, пока воспоминания не превратились в фарс, пока боль души и скорбь не растворились в алкоголе, пока не затянулась кровоточащая рана памяти.