Он расслабился, и голова его заняла прежнее положение, так что снова пришлось разглядывать потолок. Очень трудно было разобраться в этой ситуации и понять, что происходит, слишком все было неправдоподобно. Трудно было поверить, что все это - не бред и не ночной кошмар. Три года одиночества, в заточении, в собственном доме, а теперь - это.
Но в груди его пульсировала острая, жгучая боль, и в этом он не мог усомниться. Так же неоспоримо было и мокрое красное пятно, становившееся все больше и больше. Он снова закрыл глаза.
Наверное, я скоро умру, - предположил он и попытался как-нибудь осознать это, но разум сопротивлялся, и мысль соскользнула в пустоту.
Несмотря на то, что все эти годы он жил бок о бок со смертью, ходил по проволоке над пропастью, в которой его поджидала смерть, зубами выцарапывал себе право на жизнь, то и дело лишь по воле случая избегая неминуемой гибели, несмотря на это, разум его был не готов. Он не был готов принять смерть.
Где-то позади отворилась дверь - но он продолжал лежать на спине, глядя в потолок, не в силах повернуться. Боль была слишком мучительной. Не шелохнувшись, он слышал, как шаги приблизились к его койке и остановились недалеко от изголовья. Он поднял взгляд, но этого оказалось недостаточно: тот, кто стоял рядом с ним, все еще не попадал в поле зрения.
Палач, - подумал он, - рука правосудия нового общества. Он закрыл глаза. Ему было все равно.
Шаги снова ожили, и он понял, что их владелец обошел койку и встал рядом. Нэвилль хотел сглотнуть, но в горле все пересохло. Он провел языком по губам.
- Ты хочешь пить?
Ничего не понимая, он мутно взглянул на нее, и сердце его бешено заколотилось. Под напором крови боль захлестнула все его существо, он едва не потерял сознание и не смог удержаться от болезненного, агонизирующего стона. Голова его мотнулась на подушке из стороны в сторону, и он закусил губу, судорожно комкая рукой простыню. Красное пятно увеличивалось.
Она встала на колени и вытерла у него со лба пот, прохладной влажной тряпицей промокнула губы. Боль чуть-чуть отхлынула, и он снова смог сфокусировать взгляд на ее лице. Он лежал, даже не пытаясь пошевелиться, и глядел на нее, и во взгляде его была только боль.
- Вот, - наконец сумел выговорить он.
Она промолчала. Встала с колен и присела на краешек кровати. Снова промокнула ему пот со лба. Затем потянулась куда-то за изголовье, и он услышал звук льющейся в стакан воды.
Она чуть приподняла ему голову, чтобы он смог пить, и боль снова кинжалом вспорола ему внутренности. Наверное, именно такое ощущение, когда в тебя вонзают эту пику, - подумал он, - вот такая же кинжальная резь. И затем - пульсация толчками истекающей, еще живой, теплой крови...
Голова его снова откинулась на подушку.
- Спасибо, - пробормотал он.
Она сидела и разглядывала его. Выражение ее лица было необычным: в нем соединялись симпатия и отчуждение.
Ее рыжеватые волосы были стянуты на затылке в тугой узел и тщательно заколоты. Весь вид ее - ухоженный и аккуратный - говорил о том, что она устроена и независима.
- Ты не поверил мне, - спросила она, - не поверил, да?
Он едва заметно вдохнул - столько, сколько нужно было, чтобы ответить.
- Я... поверил.
- Но почему тогда ты не ушел, не сбежал?
Он попытался говорить, но слова путались, сталкиваясь, словно кегли, фразы распадались.
- Я... Не мог, - пробормотал он. - Я едва не ушел... Несколько раз... Однажды... Я собрался и пошел... Но не смог... Я не смог уйти... Я слишком привык... К этому дому. Это была привычка. Больше, чем привычка... Это была моя жизнь. Я так... Так привык...
Она окинула взглядом его лицо, на котором крупным бисером выступил пот, сжала губы и промокнула ему лоб влажной тряпицей.
- Теперь уже слишком поздно, - сказала она. - Поздно. Ты и сам понимаешь это.
Он тяжело сглотнул.
- Да, - сказал он, - понимаю.
Он хотел улыбнуться, но получилась только кривая гримаса.
- Зачем ты начал сопротивляться? - спросила она. - У них был приказ брать тебя живым. Если бы ты не стрелял в них, они не причинили бы тебе вреда.
Что-то сухое в гортани мешало ему говорить.
- Какая разница, - прохрипел он.
Он закрыл глаза и до скрипа сжал зубы, пытаясь превозмочь боль, выходящую из-под его контроля.
Открыв глаза, он снова увидел ее. Она была все еще здесь, выражение ее лица не изменилось.