Александр Иосифович Немировский
Я — легионер
Рассказы
Вместо предисловия
В этом году я взял на раскопки Сашу и Элю, воронежских школьников. В поисках рва, защищавшего Херсонес, они долбили каменистую землю Севастополя. Они были на экскурсиях, слушали лекции по эпиграфике (наука о надписях) и нумизматике (наука о монетах).
Но, кажется, самое интересное для них начиналось, когда садилось солнце и наш палаточный городок погружался в сон. Крадучись, они выходили наружу и, убедившись, что поблизости никого нет, закутывались в простыни и подвязывали кеды ремешками, вытянутыми из чьих-то брюк. Кажется, их не устраивало, что не осталось в живых ни одного херсонесита, что древний город лежит в развалинах и на плитах его улиц обрывки газет, окурки и прочий мусор, оставленный пляжниками. О как они ненавидели этих равнодушных к истории обывателей, норовящих стянуть кусок мрамора, чтобы усесться поудобнее. Между собой они называли их «варварами» или «троглодитами», а услышав их неизменный вопрос: «Много золота выкопали?» — смеялись им в лицо. Они не понимали, как можно играть в карты на плитах древней базилики или положить купальник на коринфскую капитель. Они были патриотами Херсонеса. Простыни превращались в хитоны, кеды в сандалии, английские булавки в фибулы. Они просили называть себя не Сашей и Элей, а Тимоном и Архесо.
…Я шёл за ними, прячась за колоннами. Тимон опирался на посох. Архесо поддерживала почтенного старца за локоть, как подобает верной спутнице. На берегу Понта Эвксинского (то бишь Чёрного моря) херсонеситы оживились. Набрав камней, они стали швырять их в волны. Может быть, они отражали нападение вражеских кораблей. Тех самых, которые проплыли мимо Херсонеса в Каламиту. Безвестный художник с удивительным искусством вырезал их контуры на камне, во внутренней части башни. Мы были одними из первых, кто видел этот удивительный памятник.[1]
Потом они вышли на улицу, раскопанную ещё в прошлом веке Костюшко-Валюжиничем. Лунный свет искажал расстояния, и улица казалась бесконечной. Плеск волн и треск цикад напоминали шум толпы, заполнившей агору. И можно было подумать, что в отверстие древних песочных часов попал камешек и время остановилось.
У постамента статуи Аполлона, что на перекрёстке, дети вскинули руки и прокричали: «Хайре!» Я засмеялся. Греки никогда не обращались с таким приветствием к богам.
— Там кто-то есть, — сказал Тимон, оглядываясь.
— Тебе показалось, — успокоила его Архесо. — Троглодиты разошлись по домам.
И они снова шли, болтая и смеясь, эллины золотого века. Скифы ещё кочевали в своих степях, персы не опомнились после Саламина, калабрийские сосны ещё не были срублены на мачты римских трирем. Стены Херсонеса можно было не укреплять. Камни, вытесанные в Таврских горах, легли по склону холма и приняли очертание театра.
Они сели на единственную сохранившуюся скамью и, подперев подбородки кулачками, смотрели туда, где должна была находиться ещё нераскопанная скене (сцена.) Христианская базилика легла всей своей тяжестью на место «бесовских зрелищ» и скрыла его от взоров тех, кто поклонялся Христу.
Дети сидели молча. Не знаю, видели ли они неистовую Медею в исполнении заезжего афинского актёра, или, может быть, присутствовали на церемонии чествования Диофанта, освободившего родной им город от скифской угрозы, или они слышали рёв голодных зверей и крик бросаемого на съедение мученика.
Каждый возраст воспринимает историю по-своему. Эле и Саше дороги не факты, не проблемы, а возможность перешагнуть через пропасть времени и ощутить себя гражданами Афин, воинами Ганнибала, соратниками Спартака. Надо ли мешать этой детской игре и с рассудочностью взрослого разрушать иллюзии и мифы детства? Не лучше ли стать её участником, возглавить и направить её?
Так я стал римским легионером. Вместе с бывшим мимом Перценнием в дни, свободные от учений, на берегу бурного Савуса я месил липкую и жирную глину. Черепицы с клеймом VIII легиона — моя работа. Дорога, следы которой открыты археологами, построена мною. Я читал Эпикура и Лукреция, поэтому затмение луны не могло меня напугать, как оно напугало моих друзей. Я бежал к варварам и исчез. Я стал клиентом жадного и невежественного Кассиодора. Фундамент инсулы, в которой я жил, вы можете видеть в Риме и теперь. Вы сумеете проследить путь моих унижений по эпиграммам Марциала. Ибо я его двойник.
Я был купцом Аполлонием и, сопровождая юную Ильдико, совершил путешествие к безбожным гуннам. Если вы не верите, что Аттила был таким, каким я его описал, обратитесь к трудам Аммиана Марцеллина и Иордана. Вы поймёте, что я ни в чем не отступил от истины.