Соседи покачивали головами. Нельзя было понять, одобряют они Пулену или осуждают его, а толстый, как боров мясник по прозвищу Пузан бросил угрожающе:
— Боюсь, что тебе будет не до смеха!
Дома их были рядом, так что яблони из сада Пулены свешивали свои ветви во двор Пузана. Ещё при жизни родителей Пулены Пузан подал жалобу в суд и добился, чтобы эти ветки были обрублены, хотя тень от них не могла ему мешать. Просто Пузан был злым, нехорошим человеком. К тому же он был известен как сплетник и наушник. В тот же день он передал жрецу, что Пулена плохо о нём отозвался. Мясник зарился на дом и виноградник Пулены и надеялся, что жрец расправится с непокорным мальчиком, и тогда Пузан получит его достояние. Есть же присказка: от дурного соседа в доме все беды!
Поймать и уничтожить ариму следовало в отсутствие Пулены. Жрец и его помощник не хотели поднимать шума во всём квартале: незачем восстанавливать против себя людей. Как на зло, в последние дни Пулена не расставался с аримой. Пузан, с нетерпением ожидавший награды, вызвался проникнуть в дом Пулены ночью, усыпив предварительно мальчика напитком из сонных трав. Жрец отверг этот план. Толумена был хитёр и коварен, как змей.
— Не торопись! — сказал он Пузану. — Разве тебе неизвестно, что скоро у Пулены день поминок?
Толстяк удивлённо вытаращил глаза:
— Ну и что?
— Видишь ли…
И жрец зашептал на ухо мяснику. Лицо Пузана округлилось в улыбке. Потирая руки, он радостно кивал.
Первое утро дня поминок было на редкость ясным. Тучи, которые с ид[17] висели над горами, уплыли к морю, и долины рек и речек, текущих с Апеннин, были залиты светом. Казалось, и мрачный Циминский[18] лес насквозь просвечивался лучами Узила.[19]
Поднявшись с постели, Пулена собрал в узелок заготовленные ещё с вечера блестящие чёрные фасолины — приношения мёртвым — и обратился к ариме с ласковыми словами:
— Побудь одна, дружок! Не могу я тебя взять на кладбище.
Арима грустно помотала головкой, словно понимая неизбежность разлуки.
Не успели затихнуть шаги Пулены, как проскрипела калитка соседнего дома и показалась голова Пузана с выпученными, как у жабы, глазами. Мясник действовал наверняка. Давно уже он подсмотрел место, где мальчик прятал ключ. Оставалось лишь перебежать дорогу, взять незаметно ключ и просунуть его в замочную скважину. Это отняло несколько мгновений. Тщательно прикрыв за собой дверь, Пузан вступил в полутёмный коридор и прошёл им в атрий.[20] Свет из квадратного отверстия в потолке падал на деревянную скамейку у стены, на ложе, покрытое узорной тканью, и большой сундук с блестящей медной обивкой. На сундуке сидела арима. Она вертелась, почёсывалась. Появление незнакомца не вызвало у неё и тени беспокойства.
Пузан приближался мелкими шажками.
— Малышка! — басил он. — Не бойся, малышка!
Выражение его лица было таким умильным, как в тот день, когда он делал предложение дочери пекаря, ещё не зная, что отец отказал ей в приданом. В шаге от сундука он резко вытянул вперёд обе руки и схватил ариму. Она рванулась. Но у Пузана была железная хватка.
— Вот и попалась, мразь! — прошипел Пузан, засовывая ариму в заранее приготовленный мешок.
Перед уходом из дома он приоткрыл дверь в сад, чтобы Пулена подумал, будто арима убежала сама.
Всё шло как по маслу. Никто не заметил, как Пузан покидал чужой дом, как прятал ключ. На пути в храм ему так же никто не встретился.
Жрец ждал в условленном месте. На измятом от сна лице Толумены при виде Пузана проскользнуло выражение злорадства. Всё было бы так, как задумал жрец, если бы ему не пришло в голову проверить содержимое мешка. Словно мясник мог ошибиться и поймать вместо аримы поросёнка.
Пузан, рассчитывавший на свою силу, недооценил ариминой ловкости. Стоило лишь приоткрыть мешок, как арима выскользнула, успев при этом укусить Толумену за палец.
С рёвом жрец кинулся за аримой, вприпрыжку бежавшей по улице. Пузан еле за ним поспевал.
Порой когда арима намного опережала преследователей, она останавливалась, дожидаясь их. А потом, высунув язык, неслась дальше.
Видимо, есть в людях какое-то стадное чувство, зародившееся в ту далёкую пору, когда они жили ордами, чувство, порою толкающее на бессмысленные поступки и преступления. Заметив бегущего, толпа устремляется за ним, чтобы поймать, хотя, может быть, этот человек ничего не украл, а просто готовится к соревнованию в цирке. Стоит кому-нибудь одному заглянуть в щель забора с таким видом, словно он обнаружил нечто стоящее внимания, как тотчас же у него отыщутся подражатели и полезут к дырам и на забор. Глупцы!