Выбрать главу

И тут произошло нечто необъяснимое. Словно какая-то сила толкнула Андрокла. Он поднялся на ноги и зашагал за львом. Они шли долго. Лев ни разу не оглянулся на человека, находившегося от него на расстоянии одного броска. Расстояние между ними не увеличивалось и не уменьшалось. Казалось, лев считался с тем, что человек слаб и ему трудно идти.

Слёзы радости душили Андрокла. За все эти годы рабства он впервые был благодарен живому существу. И этим существом оказался не человек, а свирепый хищник. Римляне огораживают арены своих амфитеатров высокими железными решётками, бросают туда рабов и выпускают львов. Хищники терзают обречённых своими когтями и клыками. Но разве хищники в этом виноваты? Их не кормят несколько дней, их дразнят железными палками, чтобы вызвать ярость. Люди свирепее и кровожаднее львов. Они злее и подлее, коварнее и хитрее.

За красноватой скалой начался спуск. Лев и человек шли по высохшему руслу речушки. Видимо, в пору дождей оно наполнялось водой, но теперь от неё остались лишь мелкие продольные углубления, напоминающие шевелюру эфиопа. Но что это? Деревья? Пальмы в пустыне. Где деревья, там и вода!

Вот он, источник — чудо жизни! Андрокл, наклонившись, пил, и, перед глазами у него колебалось отражение львиной морды с широким носом, пастью, окружённой щёткой усов. Лев смотрел, как человек пьёт. А человек не мог напиться, слёзы текли у него по щекам, капали и смешивались с водой.

Они были в нескольких шагах друг от друга, и, казалось, каждый думал о своём. Если бы человек сделал для Андрокла то, что сделал для него лев, он, наверное, обнял бы этого человека, прижал к груди, дал бы клятву всегда помнить о нём. Но Андрокл боялся даже подойти к своему спасителю и положить ему на гриву руку. Это ведь дикий, вольный зверь. Человеческая ласка может показаться ему фамильярной и жалкой. Да и может ли выразить движение руки или) звук голоса всю глубину переполнивших Андрокла чувств?

Внезапно лев встал. В косых лучах заходящего солнца он виделся не песчано-жёлтым, как прежде, а огненно-красным. Было что-то грозное в его позе, в широко расставленных лапах, в гордо закинутой голове. Большие ноздри раздувались, грудь поднималась и опускалась, как кузнечные чехи. Казалось, зверь учуял запах невидимого противника где-то в песках и скалах и бросал ему молчаливый вызов.

И вдруг тишину расколол какой-то протяжный звук. Он был похож на львиный рык, но было в нём что-то призывное, зовущее. Судороги прошли по телу льва. Он вытянулся, задышал ещё более глубоко и часто, а потом, не оглядываясь, на мягких лапах пошёл на зов. Андрокл понял, что зверь не вернётся.

Аттила

Свиток, открытый вашему взору, написал Аполлоний, — сын Фестила. Тем, кто до сей поры не слышал обо мне, объясняю, что я торговец тканями из Массилии,[95] и родитель мой, да будет к нему милостив Христос, торговал тем же товаром, пока не преставился на шестьдесят пятом году жизни. У меня всегда были в запасе прочные и красивые ткани, и брал я за них умеренную цену. Поэтому меня знали во всех римских городах от Пиренейских гор до Ренуса[96] и во многих селениях франков и бургундов, наших союзников. Я продавал египетский лён, сирийскую ткань, милетскую шерсть и шёлк из страны серов.[97] Я одевал куриалов[98] и колонов, христиан и язычников; римлян и варваров. И никто не называл меня обманщиком. Однажды, это было в тысяча двести шестом году от основания Рима,[99] я занялся делом, далёким от моих обычных занятий.

Теперь, на склоне лет, я сам удивляюсь своему сумасбродству. Можно ли было рисковать жизнью ради ничтожного вознаграждения! Как я отважился отправиться в самое логово безбожных гуннов! Но старость не понимает молодости, даже если старик и юноша — одно лицо. Может быть, тогда меня прельстило не золото, а слава? Или я уступил просьбам друга, и сострадание взяло верх над страхом перед неизведанным, свойственным всем смертным?

Итак, я прибыл в бургундское селение, что на берегу Родана.[100] Стеснённое горами, оно занимало одну улицу, но улица эта протянулась на целую милю. Собаки на околице деревни встретили меня лаем, как это бывает всюду, когда появляется чужеземец. Но ни одна живая душа не окликнула меня. Тогда я направился к дому знатного мужа Гундерика. С тех пор, как остатки бургундов поселили в Сабаудии,[101] Гундерик стал моим другом, и я не встречал варвара достойнее его. Впрочем, от варвара в нём оставалось лишь одно имя. Гундерик давно уже одевался, как римлянин, знал латинский язык не хуже, чем родной бургундский.