- А? Какая одежда? Еду эту ты же сам вчера привез, ты что, не помнишь? Ну, килька еще до этого у нас была.
- Что ты городишь? Я лег спать в семь часов, проснулся вот только. Откуда привез? Я этот хавчик впервые вижу.
- Ты шутишь так, да? Я не понимаю. Или правда ничего не помнишь?
- Чего не помню? Я лег спать, говорю, в семь часов, вот только недавно проснулся.
- А как вчера в город ездил, не помнишь? Офигеть.
Я почувствовал все прелести панической атаки: застучали зубы, пот ознобил кожу, меня передернуло.
- Ездил в город? Вчера? Ермек, если ты, в свою очередь, решил тут шутки шутить, я всеку, отвечаю. Это ни хрена не смешно.
- Да ниче я не шучу! Ты реально вчера в полвосьмого в город уехал. Нет, правда, не помнишь? А на вид такой трезвый был, бодрый, шутил даже. Приехал где-то в полночь с пакетами, мне сказал, часов в десять утра чтобы я стол накрыл, типа, кто-то прийти должен.
Я, чувствуя слабость в ногах, сел на табурет. Что происходит? Не похоже, чтобы Ермек врал, у него тупо фантазии на такое не хватит. Но как это может быть? Неужели все из-за той травы? Да хэ-зэ, никогда не верил в такие вещи. Бывало, «ловил бледного», не рассчитав дозу, но и тогда все происходящее помнишь, просто очень хреново, лежишь на диване, встать не можешь, паника, сердце колотится, молишься Джа, чтобы не умереть. Но чтоб от травы память отшибало? Детские сказки. Хотя, когда я работал у Тараса, бригада тоже ничего не помнила наутро, накурившись с вечера «пенки», но тогда они приехали с поля уставшие вусмерть, выпили на голодный желудок три пузыря мутного деревенского «сэма», а потом сразу же накурились. Понятно, что их прямо на месте срубило. А я-то вчера бодрячком ходил, вроде, все помню. Нет, не верится. Правда, я слышал, есть созданные безумными селекционерами сорта, лишающие не только памяти, но и членораздельной речи и навыков ходьбы, но всегда относился к таким рассказам скептически. Но происходящее заставляло поверить в невероятное. Век живи - век учись. Надо же, «покупается на свой страх и риск». Конспираторы хреновы, хоть бы предупреждали, что за дикий сорт продают.
- А во что я одет был?
- Брюки и голубая рубашка.
- Так, хоть с этим ясно. А я сказал, куда поехал?
- Нет.
- А кто прийти сейчас должен?
- Да не знаю. Ты сказал просто стол накрыть к десяти, типа, кто-то придет. Пакеты мне отдал и пошел спать.
- Говоришь, как трезвый выглядел? Не гнал, не пошатывался, язык не заплетался, глаза не убитые были?
- Ну, глаза чуть красноватые, но у тебя всегда такие. А так нормальный был, мы тут еще общались минут пять, ты смеялся, шутил. Ты правда меня не разыгрываешь?
- Ох, как бы я хотел, чтобы это был розыгрыш.
Я сидел ошеломленный. Что я натворил вчера? Откуда деньги? Кто сейчас должен прийти, для кого этот роскошный завтрак?
Вдруг кто-то забарабанил в калитку. Чей-то очень знакомый голос заорал:
- Открывайте.
Переглянувшись с Ермеком, я пошел открывать, наполовину напуганный, наполовину заинтригованный, велев только убрать со стола банку с килькой, которая портила все великолепие. Колхозник все-таки Ермек. Бомжевание, видимо, очень влияет на восприятие мира.
В калитку, как оказалось, ломился Толик, с ним был какой-то серьезный мужик под полтос. Я, не подавая виду, поздоровался с ними, причем мужик вел себя так, будто мы уже знакомы, хотя его рожу я видел первый раз в жизни, и повел обоих в дом.
Увидев накрытый стол, Толик захохотал:
- Базара нет, братик, поляна дерзкая. Только давай сперва товар посмотрим, потом уж сядем, как следует похаваем. Бомж надежный, лишнего где-нибудь не ляпнет?
- Его зовут Ермек. Слушай, Толик, давай отойдем на пару слов, дело есть. Ермек, пока кофе налей гостю.
Я вывел Толика наружу и признался во всем как на духу.
- Да ты гонишь, - протянул тот, - ничего не помнишь? Как вчера звонил мне, как приехал, как общались? Звиздишь, отвечаю, все приколы твои конченые.
- Да я клянусь, Толик, сам в шоке полном вообще. Кто бы рассказал, не поверил. У меня до сих пор руки трясутся, вот, смотри. О чем мы вчера общались?
- Охренеть. А есть эта трава еще? Я тоже хочу попробовать. Да меня-то так не срубит, это ты у нас слабенький.
- Там только стебелек остался. Я его вырву нахрен.
- Не-не, братан, может, еще что-то вырастет. Не вырывай, тебе не надо, мне отдашь потом.
- Ладно, хрен с ним. Так о чем мы говорили? Что это за мужик?
- Ты что, это же дядя Женя, вокзальский.
- Да ну? Вот он, значит, какой?
- Ну да. Ты ему свою траву продал вчера, за лям. Сто тонн он вчера отдал, задаток, договорились утром товар вживую посмотреть, ты только фотки показал. Я за тебя там мазу кинул, имей в виду, что, мол, ты надежный пацик. Не накосячь, как в те разы. Это же дядя Женя, нас обоих вздернут, если что.